зреет напряжение. Каждый раз, когда у меня какой–то косяк, складывается ощущение, что родители знают, что у меня случилось, причем в подробностях. И мне не двадцать восемь, а двенадцать – самый шкодный возраст. Я тогда начал искать свое место под солнцем и самоутверждаться. Во многом благодаря Вадьке с Санькой. Будь какая другая компания, еще неизвестно во что бы я вляпывался, а так самое криминальное у нас было – надавать тумаков Наташкиным ухажерам.
Наташка – сводная сестра Брянцева, та самая, что скоро станет Ольшевской.
Отец, сколько помню, всегда был строг, но справедлив. Если наказывал, то за дело.
– Кхм, – старик прочистил горло, когда Зоя Ивановна унесла тарелки. Скоро подаст чай. И пока пауза в трапезе, спросил: – Я слышал, твои друзья жениться собрались?
Началось…
– Ага. Даты пока нет, – увлеченно скручиваю салфетку, мастеря из нее гуся. – Утрясают кое–какие дела.
– И что – хорошие невесты у них?
– Я на чужих невест не заглядываю, насколько они хороши – пацанам судить. Главное, что им нравятся.
– Это хорошо, что ты на чужих не заглядываешь, – вставила мать. – Нельзя в чужую семью лезть, – а сама на отца зыркнула – верно ли говорит.
– Фонарь откуда? Уж не из–за чужой ли женщины? – ядовито бросил глава семейства.
– Эй, бать, ты чо! Я ж говорю – поскользнулся в сауне, упал, – вру, надеюсь, убедительно. Но чувствую при этом себя школьником, а не взрослым мужиком.
– Мгм. На кулак чей–то, – с сарказмом.
– Ай, да ну вас. Не хотите, не верьте, – откидываю салфетку. – Спасибо за обед. Я к себе.
Собираюсь встать.
– Стоять!
«Ну что еще?» – поджимаю губы, но остаюсь на месте.
– Вечером будь дома. У нас будут гости.
13. Женя
– Вечером будь дома. У нас будут гости.
– К вам же гости придут, я зачем?
Официально я здесь не живу, поэтому лично ко мне сюда никто прийти не может.
– Затем, что это касается моего бизнеса. Который, как ты знаешь, достанется тебе. Или ты его собрался по ветру пустить после моей смерти?
– Юра! Ну что ты! – мать испуганно дернулась, положила ладонь на предплечье отца, начала успокаивающе поглаживать.
– Ты чо, бать, заболел? – в груди что–то сжалось только от одной мысли, что с отцом что–то не то.
– Я здоров, – выдыхаю, – но я не вечный! – леденеет голос отца. – И хочу помереть со спокойной душой и уверенностью, что все, что я сделал для своей семьи – не зря!
– На работе работу обсудить нельзя? Чо домой–то ее тащить? – возвращаюсь в свое прежнее состояние пофигиста.
– Потому что это мой дом, чокало! Мой бизнес. И мне решать когда и где работать, – отец завелся, желваки заиграли, вены на висках вздулись – разволновался.
В дверях показалась Зоя Ивановна с чайным сервизом на подносе, но тут же предусмотрительно отступила назад и скрылась из виду. Обстановка у нас тут накаленная.
– Ладно, не начинай, – морщусь. Проще согласиться, чем отстоять свое «нет». – Буду я дома, буду.
– Фонарь