Улла вопросов не задавала, просто открыла для меня склад, пустила внутрь и цену не назвала – сунула ей шесть серебряных, дико переплатив за цветы, но никаких сожалений по этому поводу не было.
Когда выходила, увидела Люсинду, та выбрала шесть белых роз.
К домику Мадины мы шли молча через весь город. Молча, неспешно, с горечью в сердцах. И странное дело – с рынка мы вышли одни, а когда почти дошли до окраины города, услышали голоса позади, обернулись – горожане, человек восемьсот, в черном траурном, с белыми цветами в руках, стараясь не шуметь, шли за нами.
– Удивительно, – хмыкнула Люсинда, – впервые вижу, чтобы население городка шло выразить почтение ведьме.
– Может, не знают, что мы к Мадине идем? – предположила я.
– Знают. – Люсинда грустно улыбнулась. – Им белый маг про смерть ведьмы обмолвился, с утра весь рынок гудел, причем в изложении народа это была неправильная, безвременная, дикая и мучительная смерть.
Прижав цветы к груди, тихо спросила:
– А ты не почувствовала?
– Нет, Телль. – Ведьма вдохнула аромат роз, которые, и я точно это знаю, ненавидела. Даже хуже – розы ее всегда бесили. – Что-то плохо мне в последнее время, слабость какая-то… С магом этим и то справиться не сумела. Вблизи источника и не сумела – отбился, силен гад.
Силен-то силен, белый показал себя нехилым специалистом, но чтобы ведьма да вблизи источника магу уступила?!
Мне хотелось расспросить об этом, но не положено, и мы в молчании завершили траурное шествие. Еще издали дом Мадины сообщал о том, что ведьмы больше нет в живых. Мы, ведьмы, к месту жительства сильно привязаны, и дом привязывается к нам, а потому, стоит ведьме погибнуть безвременно, так же безвременно гибнет и ее жилище. Вот и сейчас среди светлых деревянных домиков лесорубов чернотой и разрушением выделялся еще неделю назад яркий, крепкий дом Мадины. Она любила цветы. Белые. И перед ее домиком был садик с цветами, где постоянно цвели ландыши, гордо сверкали капельками росы розы, одуряли ароматом лилии… А сейчас было черно и пусто. И черный дом, покосившийся, с распахнутыми дверями и окнами, разрушался на глазах…
Люсинда подошла к дому первая. Медленно опустилась на колено, медленно положила розы на гниющие, осыпающиеся трухой ступени. Ее губы беззвучно проговорили слова прощания. Их было немного, черные ведьмы не дружат между собой.
Затем подошла моя очередь. Я приблизилась к дому, опустилась на одно колено, положила цветы и поняла страшное – нарушая к Тьме весь регламент, по моим щекам текли слезы. Да, черные ведьмы не дружат, да у нас не принято даже ходить друг к другу в гости, но Мадина с самого первого дня стала мне гораздо большим, чем просто коллегой. Она нередко заглядывала ко мне, особенно поначалу, я без опасений входила к ней в дом, и Гардэм, обращаясь черным котом с зелеными глазами, прыгал ко мне на руки, чтобы ему за ушком почесали. И Мадина была единственной из знакомых мне ведьм, кто не чурался громкого веселого смеха, мог танцевать с метлой по всему дому просто так, от хорошего настроения, и был способен