Я на рынке больше заработаю, если отпочкуюсь от Джамили и займусь самостоятельной реализацией товара. Но делать мне этого совершенно не хотелось. Значит через какое-то время нужно будет осваивать площадки обширнее… Больше зрителей – больше денег. Шире известность, а значит можно будет осваивать пассивный доход, в смысле – продажу кассет через ларьки звукозаписи.
– Вов, можно тебя? – потормошил меня за плечо Жан, когда Сэнсэй объявил десятиминутный перерыв. – Ты ведь можешь мне устроить интервью с Сэнсэем?
– Не понял, – нахмурился я. – Вот же он, давно бы сам подошел…
– Я подходил, – замялся Жан. – Но он сослался, что это ты его распорядитель, и если разрешишь…
– Ха, неожиданно, – хохотнул я. – Ну раз такое дело, то конечно. Пойдем, я тебя представлю.
– Понимаешь, какое дело, он очень редко соглашается общаться с прессой, и если у меня получится взять у него интервью для «Молодежной правды», то…
– Да понял я, не тараторь, – я похлопал молодого журналиста по плечу. – Возьмешь интервью – будешь весь в шоколаде, потому как это же других он отшил. Пойдем, я тебя познакомлю.
Я ухватил Жана на буксир и протолкался сквозь окруживших Сэнсэя зрителей.
– Сэнсэй, хочу тебя с одним человеком познакомить… – сказал я. – Сэнсэй, это Жан, мой хороший друг и отличный журналист.
– Журналист… – задумчиво проговорил Сэнсэй. – Эх, друг мой Велиал, ты прямо-таки хочешь бросить меня в терновый куст, да?
– Судя по твоему лицу, твое общение с прессой – это еще одна из восхитительных историй, да? – усмехнулся я.
– Ах, если бы… – грустно усмехнулся Сэнсэй и снова посмотрел на Жана. Прохладно так, без приязни.
– Сэнсэй, я клянусь, что без вашего одобрения материал не отправится не только в печать, но даже на стол редактора! – горячо заверил Жан.
– Забей, – отмахнулся Сэнсэй. – Велиал ручается, я ему верю.
– Когда мы можем поговорить? – жадно спросил Жан, и глаза его азартно заблестели.
– После концерта… – начал Сэнсэй, потом помотал головой. – Нет, завтра. Велиал знает, где я остановился. Спросишь у него адрес. Приходи туда к двум часам.
Жан посмотрел на меня. Я кивнул.
Но любопытство взыграло прямо-таки. Надо же, на лице Сэнсэя появились какие-то неожиданные для его обычно меланхолично-жизнерадостного настроения эмоции. Горечь, боль, обида… Кто-то его раскритиковал в газете? Надо будет насесть на него попозже и расспросить в подробностях. Драматическая история какая-то кроется за всем этим, не иначе.
Концерт продолжился. В этой части Сэнсей был лиричен, рассказывал романтические истории про девушек и гастроли. Пел протяжные грустные песни. Я пошептался с Шутихиным-старшим, тот дал добро, и мы с Евой расставили по студии заранее припасенные свечи и выключили верхний свет.
Тут я обратил внимание, что Лариска и Бельфегор сидят рядышком уже не то, чтобы случайно, как в самом начале. Рыжий клавишник держал мою сестру за руку, а она иногда что-то шептала ему на ухо. Очень интимно так. Внезапная