и представил ему нас (а то он не знал): вот, мол, русские, и Захар вот…
Я в тот момент тоже стоял, и так получилось, что неподалёку от Андруховича, посему протянул ему руку. Пожалуй, из хулиганства: я же видел, как он взирает на нас, и решил посмотреть на дальнейшую его реакцию.
Андрухович судорожно пожал протянутую ладонь тонкими пальцами, и тут же ушёл, не сказав ни слова; казалось, больше всего он сейчас боится, что мы крикнем: «Юра, а на брудершафт? А за дружбу? А рыбки, Юра?»
После мимолётной встречи с Андруховичем я сразу понял, что такое – чужие, иные, другие.
Для Андруховича я был чужим.
Хотя, надо сказать, в те времена – это был 2010-й год – я ни за кого на Украине не болел. Пусть майданят, как хотят, думал я, что мне за дело до них.
Друзья у меня в основном были из Киева или из Львова, ездил я к ним в гости почти каждый год, а в Донецке и Луганске ни разу не бывал.
Хотя утверждать, что ни разу ничего дурного я не замечал – тоже нельзя.
Помню, с Марыськой шли по Хрещатику, нам нужно было попасть на какую-то улочку неподалёку, мы пять раз спросили дорогу, специально выбирая интеллигентных по виду женщин, и все пять раз нам, очень доброжелательно, более того – нарочито доброжелательно, отвечали по-украински.
Я не говорю по-украински, и моя жена тоже.
Киевские женщины отлично это видели, и, ласково улыбаясь, говорили медленно, чтоб мы лучше поняли. На русский они переходить не желали – хотя, конечно же, знали этот язык.
– Зачем они так? – в конце концов поинтересовалась моя жена, отличающаяся, надо сказать, повышенной политкорректностью.
Вечером я выступал на радио, фамилию радиоведущего я забыл, но мне потом сказали, что это очень известный в Киеве персонаж, один из народных лидеров прошлого Майдана. Интервью он вёл так, словно взял меня в плен, и я должен ему немедленно признаться, что заминировал поезд «Киев-Львов» и отравил воду в Днепре.
Я нехотя отругивался, стараясь всё свести к шутке; еле получалось.
Выйдя нас провожать, ведущий, с некоторой неприязнью, вдруг предложил нас подвезти – ну, давай, согласился я, о чём через пять минут уже пожалел.
Разговор он начал сам, с того места, на котором мы якобы остановились, хотя мы об этом даже не говорили.
– Киев старее вашей Москвы. Когда Киев стоял – на месте Москвы росла травка.
«Ну так Новгород или Псков не моложе Киева», – лениво думал я, но, конечно же, не отвечал: а то высадит ещё.
Жена иронически поглядывала на меня: она стала привыкать к подобным украинским развлечениям.
– Мозги полощете – у всех донецких мозги загажены, – всё ваша работа, – сердился на меня наш водитель, продолжая разговор, который я не начинал.
«В Донецк надо съездить, наконец, – думал я, – хоть посмотрю на этот страшный человеческий подвид».
– Научили вас языку, воевать вас научили, веру вам дали – думать бы ещё научить вас, – продолжал наш добрый рулевой.
– …это да, – наконец, соглашался я, рассеянно глядя в окно.
Жена