вытерев платочком последние слезы. – Как хорошо, что Жоржи было на кого опереться в эти страшные дни!
Очень быстро взяла себя в руки – ну так Императрица, и я вообще удивлен, что она позволила себе подобную сцену. Так и запишем – в ближнем круге Дагмара позволяет себе расслабиться.
– Хотел бы я сделать больше, – ответил Барятинский.
– Одна доля у вас с отцом, – вздохнула Императрица, вернув внимание на меня. – Он тоже никогда не хотел править Империей… И я точно знаю, что ты справишься так же хорошо, как и он, Жоржи! Эти слова рабочим о том, что ты – «тень брата твоего» были прекрасны, но, прошу тебя, не смей себя недооценивать!
И в мыслях не было – я объективно очень хорошо справляюсь.
– Вот так, в одиночку, предстать перед разгневанной толпой этих ужасных социалистов и заставить их разойтись – это было так отважно, мой мальчик! Но ты больше никогда не должен бросать им подачек – они понимают только силу! Ничего, пять лет – это большой срок, и о твоем обещании все забудут…
Поохали, поахали, похвалили, пережили быстрый катарсис, и теперь можно переходить к «правильному» состоянию дел – холеными и ласковыми материнскими руками аккуратно ставим разошедшегося сыночка в стойло.
– Ах, о чем я только думаю! – «опомнилась» Мария Федоровна. – Мы так долго не виделись, нам столько нужно рассказать друг другу!
– Я думаю о том же самом! – перехватил я инициативу. – Мама, Константин Петрович, у нас с Владимиром Анатольевичем есть одна очень важная тайна. Я бы хотел как можно скорее поделиться ею с вами и папой.
Один долгий бенефис у царской кровати, и после него можно будет действовать на основе реакции родственников и Победоносцева – в принципе, Константин Петрович тоже почти член семьи. Либо подивятся потере памяти и подтвердят мою легитимность в качестве цесаревича, либо я очень на них обижусь и начну науськивать подхватившего титул Мишу против старших Романовых.
– Что случилось, Жоржи? – дернулась Мария Федоровна. – Всем, кто сейчас здесь, ты можешь доверить даже свою жизнь!
Помимо любопытства, я вижу здесь еще и желание завладеть очень ценным «инсайдом», и, может быть, предложить свои услуги в правильности подачи информации царю.
– Простите, мама, – изобразил я смущение и усилием воли заставил щеки покраснеть. – Это очень больно, страшно и стыдно, и я просто не смогу заставить себя повторять это снова и снова.
– Это как-то связано с Маргаритой? – прищурилась она на меня.
Вот мы и добрались до «Вопроса номер один». Приосанившись, я удивленно спросил:
– Мама, почему вы оскорбляете мои чувства к Маргарите, называя их «больными, страшными и стыдными»?
– Мальчик мой, не горячись! – ласково улыбнулась Дагмара и пошире открыла глаза, дабы придать себе безобидный вид. – Я вовсе не имела ввиду ничего подобного! Я вижу, ты вернулся домой настоящим наследником… – лицо стало обиженным. – Но разве прилично оскорблять такими подозрениями собственную мать