провести не менее трех минут, чтобы «избавится от всех недостатков совместного проживания большого количества человек в одном помещении». На двери в душевую висели потрепанные правила, которые запрещали мыться в одежде, стирать ее, и требовали «не избегать попадания воды на открытые участки тела».
Я попытался получить удовольствие от ледяной воды и вышел голышом в коридор, дрожа от холода.
Мой сопровождающий дал мне белый синтетический комбинезон, который я должен был надеть уже в камере.
Когда железный засов на двери звякнул, известив меня о том, что 48 часов моего пребывания в изоляторе потекли, я сел на пол голой задницей и, прикрыв лицо комбинезоном, заплакал.
3
Если кто-то из воспитанников нарушал правила, то наказывали самого младшего. Это было чем-то сродни армейским порядкам: если стоял выбор между офицером и рядовым, на гауптвахту отправляли рядового. Поэтому когда парни шли на дело, предпочитали брать с собой перваков. Перваками мы называли новоприбывших, которые воспитывались в лагере первый год. Обычно, ими были семилетки, которых специально держали до подходящего возраста в других интернатах, чтобы потом отправить к нам. Иногда, конечно, прибывали ребята постарше, провинившиеся в чем-либо и попавшие в категорию «неуправляемых», которых решили отправить к нам для перевоспитания. Их называли «перезрелками». Большинству обещали, что они вернутся, как только исправятся, но все понимали, что это дорога без возврата. Сами перваки обычно с легкостью соглашались на преступления, чтобы доказать, что они не сосунки и не соплежуи. Конечно, практически всегда мы попадались, но отвечал всегда первак.
Первая ночь, всегда самая жуткая. Кажется, что внутри камеры есть еще кто-то. Крысы вечно сновали по тебе, царапая своими когтями босые ноги. Помещение было сырым и большинство тех, кто переживал хотя бы ночь в камере, отправлялись потом в лазарет.
Я натянул комбинезон и лег на деревянную скамейку. Никто не понимал, почему самой чистой одеждой в лагере были комбинезоны изоляторов, если внутри карцеров все равно было грязнее, чем в яме дезинсекции. Но комбинезоны всегда сжигали, а новичкам выдавали неношеные.
В камере не было окон, но я знал, что наступило утро. Когда ты живешь в темном углу, в темном городе, в темном мире, ты должен узнавать время суток просто по запаху. Вы, наверное, никогда не замечали, что утро, день, вечер и ночь пахнут по-своему. Для вас, возможно, это запах кофе, бумаги, бифштекса и секса. Но для тех, кто прожил свою жизнь в интернате, все они пахнут дерьмом, просто с разными добавками. Дерьмо с криками «Подъем!» в казарме; дерьмо с криками «Недоразвитый имбицил» на уроке; дерьмо с криками «Отбой!»; дерьмо с запахом мечты выбраться отсюда.
Я опустил ноги и наступил на крысу. Та взвизгнула и метнулась в угол. Я поежился. Стена, выходящая на улицу, была мокрой и холодной, стоило мне только протянуть к ней руку. Я стер воду с бетона и протер влажной ладонью лицо, потом стер еще воды и облизнул руку. Тухлый солоноватый вкус и прелый запах вызывали рвоту. Пить захотелось еще сильнее.
Еду и питье в карцере давали, только если тебя помещали туда больше,