по спине.
Или по лицу.
– Тронешь – И ты ухо свое в тесте оставишь, коли пальцем тронешь, – раздалось сбоку.
Женщина в жёлтом платке вышла из-за прилавка, будто случайно.
В руках – корзина, пахнущая тмином и кориандром.
В глазах – ни страха, ни удивления.
Только точность.
– Диана, твоему ребру помогала, не помнишь?
Ты тогда волком выл – так тебе резало.
А теперь на дитё зубы скалишь?
Она подошла ближе.
Не к нему – к Алисе.
Посмотрела на мужчину сверху вниз – как ветер смотрит на костёр.
– Исчезни. – А то я тебе такой отвар поднесу, что у тебя не только ноги – язык отнимется. Навсегда. В следующий раз – молча упадёшь.
Он что-то проворчал. Несвязное.
Отступил.
Повернулся.
Пошёл. Как собака с обломанным хвостом.
Женщина посмотрела на Алису.
Не оценивающе. Просто —сочувствующе.
– Пойдём, – сказала она и взяла за руку.
Крепко, по-хозяйски. Но не больно.
– Тут тебе никто не поможет. А я – не герой, но хоть баба с глазами.
Они шли мимо закрытого лотка,
где печенье оставалось на витринах, как письма без адресата.
– Мать твоя, – начала старуха не сразу, – моему-то хребет когда-то спасла.
Лежал, как гнилой мешок с картошкой. Да и вонял так же. А через неделю уже на коленях ползал. Ну и начал ходить уже через 6 дней.
Так он теперь вот так "благодарит".
Извини за него. Сын как сын: жрёт, врёт и пьёт.
Не колдун тут виноват – а кишка да сердце у него слабое.
Алиса не ответила.
Но руку не отдёрнула.
– Ты, девонька, уезжай, – сказала старуха.
– Люди везде одинаковы. Небо – тоже.
Разница только в том, как ты себя представишь.
И кому покажешь, кто ты есть на самом деле.
– А тут ты никому почти не нужно сдалась ты им пока беда на порог не придёт.
Они остановились у пересечения дорог.
Женщина показала пальцем вбок:
– Я сюда.
На прощание достала из корзины пару печений.
– Вот. Домашние. С изюмом. Дала бы больше – да он, свинья, почти весь изюм запил, сожрал.
Ненасытный.
Она повернулась. И стала медленно идти. Оставив после себя только запах тмина да тень, которая на миг показалась слишком длинной для такой маленькой старухи.
Алиса осталась одна.
Печенье в кармане. Тепло в пальцах.
В груди – пусто, как после тяжёлого сна.
Она шла домой по улицам, чёрным, как обсидиан —
скользким, коварным, будто сами камни ждали,
когда ты оступишься.
Под ногами гремело —
сухо, как гадальные кости в старом мешке.
Хруст, от которого внутри сжимается всё живое.
Весна не толкала —
она подставляла ногу.
Не обязательно физически.
Достаточно – в мысли.
Дом стоял в отдалённом квартале —
тихом, как недосказанная молитва.
У ворот уже разворачивался человек.
Худой, как кипарис