подал соответствующее прошение в полицию, где указал, что намерен назначить Броню представителем фирмы в Одессе, прошение удовлетворили, племянник перебрался в портовый город, быстро сошёлся с фраерами и блестяще наладил сбыт. Раз в месяц я либо мой брат Соломон привозили в Одессу тяжелый сундук, набитый раритетами. К своей чести, могу сказать, что изредка мы продавали и настоящие предметы. Как правило, это были арабские монетки, ходившие когда-то при дворе киевских князей и наконечники половецких стрел, названных «поющими» из-за отверстия, в них сделанного, благодаря чему стрела в полёте издавала резкий пронзительный звук. И то, и другое находили крестьяне во время вспашки полей. Броня не мельтешил и честно выдавал арабские монетки за эллинские.
В Очакове одно время были нехорошие разговоры о нашей деятельности, но полиция резонно полагала, что искусство дело тёмное, и за скромную мзду господа полицейские не интересовались подробностями.
Так прошло два года. Два года удивительной замечательной жизни, когда великое искусство приносило плоды не только духовные, но и ощутимо материальные. Через два года своим нутром, а нутро меня никогда не подводило, я почувствовал, что пора завязывать. Мы наколошматили такое количество скифских и древнегреческих статуэток, золотых и бронзовых украшений, мраморных плит с античными надписями, что это становилось очевидно подозрительным. И ещё статья треклятого профессора Штерна подлила масла в огонь.
Будучи по делам в Крыму, я посетил своего старинного знакомца Фрола Степановича Толубеева. Фрол Степанович владел именьицем в Феодосии, на берегу моря, хозяйство было запущенное, но очень симпатичное. Дела у хозяина обстояли неважно. Две дочки, засидевшиеся в девках, но жившие в Петербурге, вытягивали из папеньки все соки, в смысле финансовые.
Мы поторговались, как приличные люди, и ударили по рукам. Я оставил Фролу Степановичу аванс и, чрезвычайно довольный собой, поехал домой.
– Это отменный бизнес, – думал я по дороге. – Как сказали бы мои американские единоверцы: живёшь на берегу моря, денег куры не клюют, производишь свежие овощи и фрукты, овечий сыр, можно попробовать высадить оливковую рощу. В общем, живёшь как достойный человек, а не как барыга еврей из заштатного местечка.
Сырым мартовским вечером 1896 года в мой дом приехал Броня и вместе с ним почтенного вида господин, судя по всему – австриец.
– Познакомься, дядя, – сказал Броня. – Господин Фогель, к нам прямо из Вены.
Мы поужинали, поговорив за столом о погоде и балканской ситуации, которая всё больше напоминала пороховую бочку. После ужина я пригласил гостя в кабинет.
– Позвольте угостить, – Фогель достал из саквояжа изумительной красоты шкатулку. – Яванские сигары. Они не такие терпкие, как кубинские.
Он оценил мой завистливый взгляд.
– Сандаловое дерево, – небрежно бросил Фогель. – Шкатулку мне привезли по случаю