твари не меньше двухсот фунтов, держу пари.
– Может, стоит позвонить Джо Кэмберу, – сказал Ронни задумчиво. – Сказать про это. Может, будет осторожнее. Как ты думаешь?
– И чем это Джо тебя отблагодарит? – осведомился Джо Макгрудер с улыбкой.
– Хотя бы не станет ругаться, как ты.
– А меня твоя жена ругает. Я так не умею, честное слово.
– Да ну тебя.
Они рассмеялись. Джо Кэмберу так никто и не позвонил. Когда они вернулись в Портленд, рабочее время уже заканчивалось. Они минут пятнадцать заполняли ведомость. Вышел Беласко и спросил, принимал ли груз сам Джо Кэмбер. «Конечно», – ответил Ронни, и Беласко, который был порядочной сволочью, ушел обратно. Джо пожелал Ронни удачных выходных и хорошо провести праздник. Ронни сказал, что планирует запереться дома и не вылезать до понедельника. Они расстались. Они снова вспомнили про Куджо, только когда прочитали о нем в газетах.
Вик большую часть дня обговаривал с Роджером детали предстоящей поездки. Роджер заботился о деталях с какой-то параноидальной тщательностью.
Он заранее заказал места в гостинице. Их самолет на Бостон вылетал в 7.10 в понедельник. Вик сказал, что заберет Роджера на своем «ягуаре» в 5.30. Он считал, что это слишком рано, но хорошо знал Роджера и все его пунктики. Говорили тоже в основном о поездке. Вик пока молчал о своей идее, хотя бумажка с записями лежала у него в кармане куртки. Роджер будет более восприимчив в дороге.
Вик хотел уйти пораньше, но решил сперва разобрать почту. Их секретарша, Лиза, улизнула – пошла готовиться к праздникам. Черт, невозможно заставить секретаршу сидеть на рабочем месте хотя бы до пяти! Вик видел в этом один из признаков упадка западной цивилизации. Быть может, в этот момент Лиза – двадцать один год, джинсы в обтяжку, почти полное отсутствие груди – въезжает на трассу, следуя на юг. Счастливого пути, детка. Вик немного улыбнулся. На его столе лежало одно-единственное письмо. Он с интересом взял его, заметив сперва приписку «Лично» и лишь потом – необычный почерк на конверте.
Он повертел письмо в руках, чувствуя смутное беспокойство, вторгающееся в общую усталость. Потом ему казалось, что в тот момент его охватило странное желание порвать письмо на мелкие кусочки и бросить их в корзину.
Вместо этого он открыл его и посмотрел на вложенный листок.
Опять квадратные буквы.
Простой текст – всего шесть предложений – сразил его наповал, как выстрел в сердце. Он скорее упал на свой стул, чем сел. Какое-то время он ничего не мог понять или осмыслить. Если бы в этот момент вошел Роджер, он мог бы решить, что у Вика сердечный приступ. Фактически так и было. Лицо у него стало белее бумаги. Рот приоткрылся. Под глазами проступили синеватые тени.
Он перечитал записку.
Еще раз.
Сначала его взгляд упал на фразу:
«Ты видел у нее родинку на лобке?»
«Это ошибка, – в смятении думал он. – Никто, кроме меня, про это не знает… ну, и еще мать. И отец». Потом первый приступ ревности: «Даже ее бикини не открывает этого… хотя оно совсем крохотное».
Он