дорого. Я посчитал, что это надувательство и профанация – засовывать внутрь волынки резиновую подушку. На что мастер мне сказал: «Если бы у средневековых шотландцев была резиновая подушка, им бы и в голову не пришло делать волынки из недолговечных, капризных и рассыхающихся материалов». Эти слова меня совершенно убедили.
А ещё у меня недавно вышел очень нервный спор, в котором мы с оппонентом дошли до повышенных тонов. Спор, конечно, был о вкусах, о которых все только и делают, что спорят. Спорили о музыке. Тот, с кем мы спорили, мой ровесник, то есть ему тоже сорок. Он довольно богатый парень, очень много трудится и трудился. И он завёл типичную для сорокалетних песню о том, что раньше были такие группы, такая музыка, а сейчас, точнее, последние 15–20 лет ничего подобного и близко нет. Он сказал, что до сих пор слушает «Deep Purple», «Slade», «Sweet» и другую музыку той эпохи. Он собрал всё это, и у него огромная коллекция. Так делают очень многие мои ровесники, которые когда-то, как и я, просто умирали от этой музыки. Кто-то из них до сих пор терзает гитару, поёт бардовские песни, а кто-то по-прежнему следит за любым звуком и словом, которые издает Борис Борисович Гребенщиков. И все они с пеной у рта утверждают, что вот тогда было настоящее, а теперь всё только деньги и бессмыслица. Многие из таких моих приятелей до сих пор носят длинные, сильно поредевшие волосы…
В том споре о музыке мне удалось сформулировать то, что я об этом думаю и что сильно задело моего оппонента. Я сказал ему всего-навсего, что когда-то, когда ему было 14–20 лет, он так сильно любил музыку и так много тратил на неё душевных сил, и так много в ней находил для себя, что остался в уверенности, что та музыка самая лучшая. А потом просто разучился тратить на музыку душевные силы как прежде. А чтобы что-то любить, нужно внимательно к этому относиться, переживать, совершать душевную работу, короче, любить – это непросто. Он же после двадцати занимался совсем другим трудом. И продолжая, как ему кажется, любить музыку своей юности, он просто любит себя молодым, потому что растерял всякую возможность да и разучился слышать и воспринимать сегодняшнюю, хотя научился зарабатывать деньги. Я знаю людей, для которых «U2» являются лучшими на все времена. А теперь уже лысеют те, кто до конца будет любить «Dйркche mode».
Тогда же я сказал ему, что непонятно, в какой момент заканчивается юность, возможно, она заканчивается тогда, когда ты начинаешь ощущать кого-то юнцами и презирать то, что этим юнцам нравится.
Это я всё к тому, что самое сложное – стараться любить и принимать то, что есть, то есть то время, в котором живешь.
Музыка может быть либо хорошей, либо плохой – не важно, это попса, рок, металл… Главное – чтобы нравилась мелодия и слова были со смыслом… А с другой стороны – есть несколько песен, про которые я даже не понимаю, о чём они поются… и ведь всё равно нравятся и хочется слушать…
Мне кажется, что совсем не правильно жить музыкой. Хотя понятно, что многие из нас этим в 15 и занимались… Музыка – наш фон, даже самая хорошая, это объём наших впечатлений. Потому как если ты