Бронхит? – удивлялась Лялька, поглядывая снизу-вверх на мужа. И рассмеялась: – По-моему, у неё воспаление хитрости… а мне скучно на лекциях без неё. Я и уехала пораньше.
– Ты лучше меня не доводи. Слышь, что говорю, убью сука, – тихо ответил ей муж.
Он сидел рядом с Лялькой, на месте худого парня, который опять стоя качался посреди автобуса.
– Не было у меня никого, хоть у него спроси, – оправдывалась Лялька, кивая на парня, и примирительно шептала, прижавшись к мужу: – А если б и было, не понимаю, убудет меня от этого, что ли? Что я кривою стану? И что тут такого?
– А то! – хмуро проговорил муж. – И не дай тебе бог еще раз на глаза мне с кем-нибудь попасться.
Дождь не кончался. Меркло тусклое красноватое небо, и чем больше оно меркло, тем ярче желтела Лялькина юбка в сизо-лиловом свете тусклого студеного вечера.
– И вот, что я думаю, про себе гадаючи, – нашептывала молодящейся женщине беленькая старушка, – жисть прошла, а я и не жила вроде. То одно, то другое, третье – и за всё испереживаешься, и за все сердце болит, а глядь – жисть прошла…
– Не буду я им подарки его отдавать, – в раздумье проговорила молодящаяся женщина, – жалко: кольца, сережки… жалко. Может, я еще замуж выйду.
– Неужели не выйдешь, и дай-то бог, – обрадовалась беленькая старушка, – так-то лучше.
Автобус выкатился на шоссе. Шофер выключил в салоне свет. За исключением ребят, выпивших на пароме пива и теперь мирно похрапывавших, никто не дремал, даже старик. Разложив на коленях бумагу, он аппетитно жевал розовые кружки тонко нарезанной колбасы, и, время от времени отрываясь от еды, подмигивал малышу.
– Чебурашка, – звал он его, не замечая неприязненного взгляда женщины в спортивном костюме, которая опять восседала в центре семейства, крепко держа их за руки, – на, ешь.
Мальчик тянул ручку. Его слегка шлепали по ней, чтобы он не брал колбасу, но малыш упрямился, хныкал, и всё-таки хватал лакомый розовый кружочек.
– Ешь, Чебурашка, ешь, – улыбался старик.
Полыхнула в полнеба молния, прокатился тяжелым грохотом дальний гром. Из тьмы – хлестнул в окна дождем порыв ветра. В автобусе замолчали, прислушались.
– Спаси нас, Господи, и помилуй, – прошептала старушка.
– Шпаси нас, Гошподи, – дразнясь, пролепетал ей в тон малыш.
– Ты что болтаешь, не вертись, – одернула его мать.
– Гражданка, – подал свой голос отец мальчика, – прекратите религиозную пропаганду. Надоело, черт побери, тут же дети.
– А чертыхаться разве хорошо? – укоризненно покачала головой старушка.
– А Господа поминать после каждого слова?
– Так рази верить у нас запрещено? – вступился за неё старик.
– Ты демагогию не разводи, – обернулся к нему отец малыша, – верь, если хочешь, в тряпочку и помалкивай, а людей не смущай, тут дети есть.
– Да высадить их надо, – пошутил кто-то в автобусе.
– И высадим… на кой нам