Сумочка из крокодиловой кожи. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова
другое дело! Держи…
Столяровский положил кусочек сала на хлеб и подал его Кульмину.
– Главное закуси, Степаныч, – нравоучительно сказал он и вновь начал разливать спиртное.
– Я так считаю… – сказал он. – Пусть стаканы будут наполнены… Зачем пустые-то на столе стоять будут?
– Сынок, небось, вылитый батька? – спросил щуплый.
– Да, Степаныч, наследника видел? – в свою очередь поинтересовался толстогубый и, громко чавкая, сказал: – Помню, когда моего спиногрыза показали, так я сразу и обалдел. Маленький, а на меня похож. Теперь такой бугай вымахал, того и гляди, шею намылит.
– Натерпелся я страху, – признался Михаил Степанович.
От выпитой водки его кровь учащённо пульсировала, и приятно хмелило голову.
– Прихожу в полдень… – довольный тем, что появилась возможность выговориться, Кульмин добродушно продолжал: – Показывает она мне малютку…
– Супруга?
– Ну, да! Светланка моя… Через окно, конечно. Толком и не разглядел. Что там, на втором этаже, увидишь?
– Моя на первом лежала.
– А моя, так, вообще, на четвёртом.
– Помолчите, мужики! Послушайте человека, – вмешался Рудик и тут же услужливо начал раздавать стаканы. – За отца ещё не выпили. За тебя, Степаныч!
– …Счастливый, скажу вам, не передать… – не обращая внимания на то, что его часто перебивали, возбуждённо продолжал Кульмин. – Смотрю, супруга моя плачет и на голову показывает. Что было? Всё, думаю, ребёночек дебильный…
– Может, пятно родимое?
– Бывает, они как-то там щипцами…
– Прекратите, – вновь вмешался Столяровский. – Что дальше-то? – сочувственно спросил он и опять первым опустошил стакан.
– Ничего особенного, – широко улыбаясь, ответил Михаил Степанович, – кое как объяснил ей, что, мол, ничего не понимаю. Попросил записку написать.
– Чиркнула?
– Вот, слушайте… – Кульмин достал из кармана пиджака аккуратно служенный тетрадный листок: «Милый Мишутка! – стал цитировать он повышенным, ораторским голосом. – Я очень счастлива, что у нас родился мальчик. Он сильно похож на тебя. Вылитый папулечка. Крепко целую…»
– На голову-то зачем показывала?
– Поясни, Степаныч.
– Вот! Внимание! – объявил Кульмин и с пафосом дочитал: «Когда придёшь в следующий раз, принеси, пожалуйста, расчёску…»
– Ну и отмочила! – воскликнул щуплый и, подняв упавшую папиросу, глубоко затянулся.
– Все женщины с приветом. Рехнуться можно, а она – принеси расчёску, – грубо выругался Столяровский и, подбадривая Михаила Степановича, сказал: – Тем более, после таких переживаний не помешает ещё пропустить, грамм по сто…
Кульмин больше не отказывался от водки и уже не испытывал к алкоголю отвращения. На душе у него было спокойно и радостно. В голове шумело. Он ощущал приятную сонливую слабость. Если вдруг он и пытался противиться, то внутренний голос робко говорил