был, а потому, значение этому особое придавал и по сути жизни только с тем и к тому шел.
Проработал я у купца того, сотоварища моего старшего, долго.
Примерно лет девятнадцать мне исполнилось, как я от него к другому подался. Так случилось не потому, что я с ним поругался, а из-за того, что захотелось мне делу другому обучиться.
Погоревал мой старший друг, но все же отпустил, хоть и не был я в рабах у него или в какой другой зависимости.
Это просто так сказано. Распрощались мы тогда и в годы старшие встретиться условились.
– Как услышишь, что по Земле молва обо мне пошла, так сразу и приходи, – сказал я ему на прощание, руку подав и поцеловав.
– А как узнаю, что то про тебя? – спросил друг сквозь слезы.
– Имя мое. Оно одно. Это-то тебе и подскажет.
– Точно, – подтвердил он и рукою по моей спине и груди провел, как бы заглаживая шрамы те большие, что от рукоприкладств людских остались.
На том и простились.
Смахнул и я слезу, как-то жалко было расставаться. Все же, не один день провели вместе и были почти, как братья.
Но дело то уже сотворено было, а потому, повернулся я и зашагал к новому своему избраннику, дабы с его трудом поближе познакомиться.
Нового моего сотоварища звали Никоспориус, что обозначало почти непревзойденный из словес людских обозначений всяких.
Это за дело его так прозвали. А занимался он делом непростым.
Собирал остатки подати людской /из того, что от подати общей осталось/ и сотворял из него новое, что хорошо пахло, огнем горело и во рту зябью пробегало, коли его пригубить.
Люди прозвали его еще Спиритиусом за летучеть его напитка изготовленного.
Так я познакомился с новым для меня делом и впервые в жизни испробовал алкоголь.
Мастер тот именно его приготовлением занимался. И был по делу тому первый во всей округе живущей.
Долго я к делу тому приноравливался. Вначале плохо у меня получалось, и от людей жалобы шли в мою сторону.
Хотел мастер меня за то даже выдворить из своего поместья небольшого, да только и спасся я тем, что трудился всегда хорошо. Потому, простил он меня и обучил делу по-новому.
Вот тогда я и допонял все, и начал производить жидкость ту, ничуть не хуже. Порадовался успеху тому сам мастер, и вместе мы то отметили тем самым живым огненным напитком.
Впервые в жизни я тогда над собою летал, тело свое видел как бы сверху и везде по округе носился. На другой день было не легче.
И только аж на третий дремота моя проходить начала, а сам я к жизни реальной возвращаться. Решил больше, что потреблять его не буду особо, а так, лишь понемногу, как то делают люди другие и в небо почему-то опосля смотрят.
– Видения у них появляются после того, – объяснял мне сам автор, – я же сам того не вижу уже давно.
Многому я у того Никоспориуса научился. Стал жизнь саму несколько по-другому воспринимать и стал чтить его, как первого моего настоящего учителя.
Таким