снаружи! Я быстро.
Он не терпел возражений, и я со стыдом вспоминаю, что с облегчением покинул это место. Но я ушел не один, второй жрец последовал за мной, наверняка чтобы помешать мне вызвать стражу.
– Ты можешь получить высокий пост, если сохранишь доверие принца.
– Это от меня не зависит, – гордо ответил я.
– Зависит, и еще как! Ты многое можешь сделать. Мало кто имеет доступ к фараону. Например, он мог бы принять кубок из твоих рук.
– Не смей мне это говорить! Подобные предложения меня не интересуют.
Жрец ехидно усмехнулся, от этого его лицо стало еще более гнусным.
– Возможно, скоро ты изменишь свое мнение. Ты повзрослеешь, и у тебя появятся новые желания.
– Я не честолюбив.
Жрец нахмурил выбритые брови.
– Разве ты не хочешь знать, кто твой отец?
Кровь бросилась мне в голову, в глазах потемнело. Мне ничего не было известно о том, кто мой отец, кроме того, что я сирота из далекой деревни и что во время одной из своих поездок фараон, следуя обычаю, взял на себя заботу обо мне.
– Почему я должен вам верить?
Жрец не успел ответить. Из дома уверенно, преисполненный достоинства, вышел Тут. Не взглянув на меня, он зашагал вперед, а я последовал за ним, счастливый тем, что мы покинули это место с его гнетущей атмосферой.
По дороге я пытался с ним заговорить, но он не отвечал. Во дворце я провел остаток дня один, думая о том, как мне поступить. Я не мог выдать Тута, хотя вся власть принадлежала его отцу. На рассвете Тут появился у меня. Как ни странно, он улыбался.
– Зачем ты сюда пришел? Здесь тебе не место.
– Пойдем. Сегодня стража не слишком усердствует, и можно пробраться в разные интересные места.
Он казался беспечным ребенком, каким бывал раньше.
– Но… Разве ты не хочешь рассказать о том, что вчера произошло?
Он по-прежнему улыбался.
– Не беспокойся. Я просто выслушал их. Они не могут ничего сделать. Пойдем.
И я поплелся за ним, слегка растирая ладонью спину, боль в которой напоминала о себе сильнее обычного.
Я знал причину, по которой стража не слишком рьяно выполняла сегодня свои обязанности: Эхнатон снова заболел. После очередного жестокого приступа он находился в том крыле дворца, где была устроена лечебница.
А его сын в это время рыскал по дворцу, изображая из себя лазутчика!
Я велел своему внутреннему голосу молчать, потому что моей обязанностью было не судить, а защищать Тута. Когда мы обежали едва ли не весь дворец, стало очевидно, что стража не просто ослабила охрану. Казалось, она вообще бездействовала.
Тут, раздосадованный тем, что не нашел никого, за кем можно было бы подсмотреть, сокрушенно покачал головой, а затем хитро покосился на меня и подмигнул.
– Пойдем посмотрим, что делает царица!
Я, возмутившись, попытался отговорить его от недостойного занятия,