томика.
– Кто-то должен что-то сделать.
«Вторая причина разлада: Отсутствие централизованного командования».
А я, интересно, чем все это время занимался? Блин, да я только и делаю, что бегаю от одной проблемы к другой! Если не забастовка в одном квартале, так жалобы в другом, и каждая следующая проблема еще хуже, чем предыдущая.
Барти впивается в меня взглядом. Не осталось никаких сомнений: его глаза горят презрением и гневом, хоть голос и остается тихим.
– Почему ты не действуешь? Почему не поддерживаешь порядок? Старейшина, может, и был психом, но по крайней мере в его правление можно было не сомневаться, что доживешь до вечера.
– Я делаю все, что могу, – возражаю я.
– Этого мало! – Слова эхом отталкиваются от стен и ударяют мне по ушам.
Я неосознанно бью кулаком по столу. Шум заставляет Барти вздрогнуть; от удивления моя злость испаряется. Трясу рукой – боль покалывает иголками.
– Что ты читаешь? – огрызаюсь я.
– Что?
– Что за хрень ты читаешь?
Когда я поднимаю глаза, мы с Барти встречаемся взглядами. Наш гнев тает. Мы же друзья – даже без Харли, мы все равно друзья. И даже если на корабле в последнее время не очень уютно, все равно можно держаться за прошлое. Барти приподнимает книжку, и я вижу обложку. Это «Республика» Платона.
– Я читал ее в прошлом году, – говорю я. – Запутанная штука. Про пещеру вообще бред какой-то.
Барти пожимает плечами.
– Я сейчас читаю про аристократию.
Он произносит «аристОкратия». Старейшина называл ее «аристократИя», но он, может, тоже неправильно читал, да и вообще, какая разница?
Ту часть, про которую он говорит, я помню хорошо – это была главная тема урока, который Старейшина для меня приготовил. В общем и целом, это и есть основа системы Старейшин.
– Аристократ – это человек, рожденный править, – говорю я. – С врожденными способностями лидера.
Вряд ли мы с Барти понимаем под этим одно и то же: единственная причина, почему я был рожден, чтобы править, это то, что меня взяли из множества одинаковых генетически модифицированных эмбрионов, чью ДНК дополнили качествами идеального лидера.
– Но даже сам Платон говорит, что идеальная форма аристократии может прийти в упадок, – возражает Барти.
Слово «упадок» напоминает мне о том, что Мараи говорила про энтропию: как все постепенно выходит из-под контроля, в том числе и корабль. И я.
– Старейшина как аристократ, – добавляет Барти и, позабыв о книге, заглядывает мне в глаза, как будто хочет, чтобы я разглядел в его словах скрытый смысл. Я стряхиваю мысли о сломанном двигателе и вранье Мараи и возвращаюсь к разговору.
– Но система Старейшин не в упадке. Она работает. Все нормально.
– Ты не Старейшина, – отмечает Барти. – Ты все еще Старший.
Я качаю головой.
– Разница только в слове. Я могу править, не принимая его титула.
– Все эти термины меня путают. – Барти снова поднимает