раны со временем затянутся. Однако самые страшные раны находятся у нее в голове или в душе, если хотите. От этих ран она оправится нескоро.
– А когда придет в себя ее душа?
Женщина пожала плечами.
– Я не знаю. Все зависит от того, насколько глубока рана, а также от лекарства.
– От лекарства?
– Да. Это лекарство – любовь.
– Ей ни в чем не будет отказа, – решительно произнес Жоан.
Улегшись в постель, он нежно обнял супругу, а она прижалась к нему и лежала так, не говоря ни слова. Анна не ответила ни на одно из его утешений, которыми он старался успокоить ее, и оба вскоре замолчали. Жоан ничего не мог дать ей, кроме безграничной любви. И он готов был сделать все, чтобы излечить ее душу.
Обнимая Анну, Жоан вспомнил о том, что видел Микеля Корелью рядом со своим домом. Именно сейчас книготорговец осознал, насколько велика его ненависть ко всему, что касается семьи Борджиа, включая Микеля. Никогда больше он не скажет ему ни слова.
Однако дон Микелетто первым заговорил с ним. На следующий день рано утром он появился в лавке, которая находилась под присмотром Никколо, Жоана и подмастерья. Увидев Микеля, Жоан повернулся к нему спиной, не желая здороваться, но капитан взял его за руку и подтолкнул к малому залу, пояснив:
– Мне нужно поговорить с тобой. – И, повернувшись к Никколо, наблюдавшему за ними, сказал: – Велите одной из служанок принести нам бутылку вина и стаканы. Пожалуйста.
Несколько секунд, не двигаясь с места, Никколо смотрел на них своими проницательными черными глазами. Он не привык к тому, чтобы ему отдавали подобные приказания. Однако он решил подчиниться, потому что Микель Корелья покровительствовал ему лично, его двоюродному брату и всей колонии флорентийских беженцев с момента их прибытия в Рим. Жоан не поделился с ним своим несчастьем – тем, что случилось после похищения Рамона, но он был свидетелем переполоха в доме и сделал свои выводы относительно того, что могло произойти. Никколо очень сожалел о случившемся и сказал себе, что момент для проявления строптивости был неподходящим.
– Я не пью вина в такую рань, – возразил книготорговец.
– Ну, значит, сегодня тебе придется это сделать. Как она? – спросил Микель, усаживаясь напротив Жоана.
– Плохо, очень плохо.
Когда появилась служанка с вином и стаканами, дон Микелетто сказал ей, чтобы она никого не впускала в зал, а потом обратился к Жоану:
– Расскажи мне все. Тебе будет очень тяжело это сделать, но как бы жестоко это ни было, уверяю тебя, что я видел вещи и похуже.
Жоан колебался, но, понимая, что ему необходимо развязать узел, в который завязалось его сердце, начал рассказывать о том, что произошло. Сначала он говорил медленно, как бы спотыкаясь на каждом слове, а потом быстро-быстро и, дойдя до того момента, когда увели Анну, разрыдался. Микель