от всех постов. Доклады посыпались один за другим, как и положено, поочередно, но все одинаково неутешительные.
– Ну, что ж, будем ждать дальнейших указаний. Товарищ генерал, наверное, уже у Президента? – сказал спокойно Сидоренко. – Эх, закурить бы сейчас.
– Товарищ полковник, вы же не курите, – произнес кто-то из офицеров.
– Не курю. И вам не советую. Но пару раз затянулся бы. Это точно!
Глава V
Вытянув вперед руку, другой придерживая парня-телохранителя, генерал Иванов медленно, но все же продвигался в направлении кабинета Президента. Неожиданно споткнувшись, он упал. Приподнявшись, схватился за какую-то прочную материю и стал тянуть ее к себе, перебирая руками, пытаясь подняться на ноги. Встал. Материей оказалась ряса Патриарха Арсения. Иванов понял это, когда, приблизившись к нему лицом к лицу, услышал его сильный, поставленный голос.
Арсений неистово молился, сжав обеими руками большой крест, висевший на груди. Он так вошел в это святое действо, что, перекрыв своим огромным телом один из проходов между креслами, не обращал ни на кого никакого внимания. Обойти или протиснуться «сквозь него» не было никакой возможности. Пришлось ждать.
В сплошном гвалте вдруг как-то отдельно выделялось: «Господи, Спаси рабы твоя». Потом это заглушалось, и снова: «…Господи. Господи. Го-о-о-спо-ди…»
Чудо случилось или Божий промысел возобладал, но вдруг свечение в салоне стало исчезать. Всюду стали слышны какие-то неуверенные, но уже с искоркой счастья и радости голоса:
– Я, кажется, вижу. Только вот темно что-то вокруг.
– И я вижу… Кто-нибудь, включите, пожалуйста, свет…
– Господи, слава тебе.
– Мама, мама! А у меня глазки щиплет. Посмотри, а?
– Сейчас (плача), сейчас посмотрю, моя хорошая. Потерпи немножко. Ладно?
– Что, черт возьми, происходит, а?..
Похожее состояние возникает у шаловливых пацанов в раннем детстве. Придут, бывало, на какую-нибудь стройку и подолгу смотрят на дугу электросварки. Потом перепугаются до смерти, думая, что ослепли; трут руками глаза; слезы текут ручьем. Но проходит какое-то время, и они начинают постепенно «прозревать». Радость начинает переполнять их.
И они с глазами, полными слез, и еще дрожащим голосом говорят, говорят…
Дежурное освещение, так же как и аварийное, не сработало. Появились робкие огоньки зажигалок и слабенькие лучики света от брелочных, «мобильных» (не работающих телефонов) и прочих фонариков. Разные по мощности и силе лучики света стали биться во мраке в разные стороны, выхватывая на миг из темноты то измученные лица, то какие-то вещи и предметы.
Люди стали искать друг друга. Зазвучали фамилии, имена и отчества, уменьшительно-ласкательные прозвища:
– Самохин… Самохин… Ты где?
– Палыч, Иван Палыч…
– Зайчик, я здесь… Здесь, около…
– Нина Григорьевна, Нина Григорьевна, идите сюда… Продвигайтесь к своему месту… Я здесь… Здесь я…
– Миленький