В работах Г. Бабефа такой взгляд получил, пожалуй, наиболее полное воплощение и завершение. Он писал: «Счастье… может быть лишь следствием уравнения: уравнение способствует совершенству и уничтожает лишь то, что разрушительно»[3].
Довольно низкое развитие производительных сил, чрезвычайно медленное их совершенствование легли в основу данной модели и обусловили представления об относительной простоте хозяйственных взаимосвязей, очевидности и безальтернативности желательного пути дальнейшего движения общества, усложняемого и запутываемого неразумностью сложившихся форм хозяйствования, раздираемого классовыми противоречиями. Идея упрощения социально-экономической системы проявлялась по-разному.
Во-первых, в представлении системы потребностей как довольно ограниченной по составу и устойчивой во времени совокупности в основном вещных потребностей, которые даны самой природой и в равной мере (как по структуре, так и по интенсивности) присущи всем людям. Во-вторых, в представлении об очевидности целей функционирования общества – поддержании равного благополучия всех граждан в условиях сложившейся системы производительных сил. Иными словами, технический прогресс выводился как бы за рамки социального бытия, а движение должно было осуществляться в установленных формах, воспроизводя данную техническую базу, растущую лишь количественно. В-третьих, в представлении о слиянии интересов различных субъектов в единый интерес ассоциации (общины, государства). Этот вывод объяснялся обычно тем, что в условиях равного удовлетворения потребностей появляется заинтересованность во всеобщем труде друг для друга.
Догмы о простоте потребностей, очевидности целей и единстве интересов составляли основу представлений о социально-экономическом механизме функционирования будущего общества. Названные исходные постулаты снимали вопрос о трудовой мотивации, ограничивая его, с одной стороны, уверенностью во всеобщей заинтересованности в труде в условиях равного пользования его плодами, а с другой стороны, обязанностью всех трудиться и суровым наказанием за попытки уклониться от этой священной обязанности.
Тезис о единстве интересов так или иначе обусловливал их персонификацию – в вожде (или центральном органе), который является выразителем этого единства и потому занимает особое положение в системе «абсолютного равенства». Тем самым предполагалось сохранение общественной иерархии, жесткого разделения на управляющих (самых умных и справедливых, знающих, что нужно для всеобщего счастья) и управляемых, обязанных точно выполнять ту работу, которая им предписана законом и должностными лицами. Ради высших целей подавлялись и нивелировались интересы людей[4].
Иных, внутренних факторов сохранения и воспроизводства системы «всеобщего равенства» просто не существовало в социальном анализе утопистов вплоть до XIX века. Историческая практика