крепко сжались в кулаки.
– Вывести лошадей. Живо!
Одну за другой лошадей Чахтицкого замка вывели во двор, вымощенный деревянными торцевыми шашками. Всего лошадей насчитывалось двадцать семь, и было очевидно, что ни за одной не велось надлежащего ухода. У некоторых виднелись нарывы на спине, в ранах гноилась вздувшаяся плоть, копыта потрескались. Некоторые хромали от волдырей на бабках, вызванных долгим стоянием на промокшей от мочи соломе. У двух гнедых кобыл гнила стрелка[10]. Когда Янош приподнял их копыта, то увидел сочащуюся плоть и ощутил запах гниения.
Последнюю лошадь три мальчика вывели вместе.
Белый жеребец вставал на дыбы, колотя по воздуху передними копытами. Его глаза выкатились, а пронзительное грозное ржание эхом отражалось от стен замка. Мальчики тянули его за веревки, стараясь прижать к земле.
Жеребец, как и остальные лошади, истощал, несмотря на еще мощные шейные мышцы.
– Несчастные лошади голодают! – воскликнул Янош. Краем глаза он заметил какое-то движение в одном из окон замка, но его внимание быстро вернулось к лошадям.
– Мы их кормим, но у них нет аппетита, – сказал старший мальчик.
Янош внимательно посмотрел ему в глаза. Они блестели от лихорадки.
– Кони воротят нос от сена и предпочитают голодать, – продолжал тот.
Янош видел бусинки пота на его лице, щеки ярко горели, глаза остекленели.
– Как тебя зовут?
– Алойз, господин.
– Алойз, ты ведь болен.
– Да, господин Янош, – ответил мальчик, переминаясь на обмотанных тряпьем ногах. – Но не прогоняйте меня, прошу вас. Мне нужно кормить семью, иначе и мы будем голодать.
Янош кивнул.
– Где сено?
Алойз кивнул на сеновал под дырявым навесом. Сено промокло, местами почернело и заплесневело, в нем блестела паутина.
– Графине еще повезло, что у нее вообще остались лошади!
К Яношу подошел начальник стражи.
– Графиня велела передать вам вот это. – Ковач протянул ему черный плетеный кожаный хлыст, он блестел на солнце. Янош наморщил лоб.
– Что это? Я не собираюсь бить этих несчастных лошадей.
Ковач оглянулся на замок.
– Берите же! – сказал он, вкладывая хлыст конюшему в руку.
Янош не взял хлыст, и тот упал в заплесневевшее сено. Новый конюший презрительно посмотрел на капитана и повернулся к жеребцу, который по-прежнему бушевал и вставал на дыбы, уже изрядно покрывшись пеной.
– Успокойся, дружище, – сказал Янош, подходя к нему.
Конь снова взметнулся на дыбы, и трое мальчиков изо всей силы ухватились за веревки.
– Поберегись, Сильваши! Этот жеребец бешеный, – крикнул Ковач.
– Тише, парень, успокойся, ну, спокойнее, спокойнее, – приговаривал Янош.
Избегая прямого взгляда, он смотрел на стремительные копыта жеребца. Потом медленно протянул руку. Конь фыркнул, но не дернулся вверх. Потом еще раз фыркнул,