на свете. Чувства становились всё сильнее, хотелось ещё глубже войти в его жизнь. Первые мечты о поцелуе, первые робкие прикосновения…
Как-то в мае он пригласил меня придти к нему на работу. Закончив школьные задания и наспех поужинав, я выбежала из дома. Помню, было ещё светло. Уже по-летнему тёплый вечер доставлял истинное наслаждение пением птиц, цветущими деревьями и кустами, солнечными россыпями одуванчиков на изумрудной благоухающей траве.
Я шла быстро, и сердце замирало от одной лишь мысли, что я иду к нему – к самому любимому и дорогому на свете человеку. Скоро увижу его, услышу голос…
«Бог пришёл ко мне в твоём образе, Я узнала сразу в тебе Его:
Глаза, словно птица над пропастью, И свет, и добро, и тепло.
Кажется, я начинаю писать стихи! – пронеслось в голове. – Эрик бы никогда не позволил мне сравнивать его с Господом. Но Бог для меня – любовь, а любовь – это ты!» Пройдя незаметно для себя весь путь от дома до музея, остановилась отдышаться. В парке дурманяще пахло хвойным духом отогревшейся на солнце туи.
Сколько раз я проходила мимо всего этого и никогда не думала, что этот парк станет для меня так прекрасен и мил, каким стало всё вокруг только лишь потому, что напоминало о нём.
Сам музей уже был закрыт. Из высокой трубы над крышей возносился к небу сизый дымок. Отыскала дверь, ведущую в подвальное помещение кочегарки. Постучала. Эрик был в старом свитере, весь перепачканный углём:
– Ой, привет, заходи! Прости, что так встречаю, сейчас умоюсь. Садись.
– Вы ещё топите? На улице же тепло?! – спросила я, оглядевшись вокруг.
– По ночам ещё прохладно, нужно поддерживать постоянную температуру. Старинные экспонаты плохо переносят перепады тепла и влажности. Чтобы предотвратить появление сырости, приходится подтапливать. Здание старое, толщина стен – полметра, тут и летом холодно… – доносился до меня его голос под журчание воды.
– Ну вот, я готов!
Его сияющее мокрое лицо заставило меня улыбнуться.
– Осматриваешься? Видишь, какие у меня здесь владения?!
– О, да! Не всем так везёт.
– Я тоже так думаю! – он вытерся полотенцем и взъерошил влажные волосы на голове, потом причесался.
Возле топки огромная куча угля. Напротив, в нескольких метрах от неё, небольшая тахта для ночлега. Рядом стол, заваленный учебниками Эрика, книгами и тетрадями, чайник, несколько кружек, бутерброды, завёрнутые в газету. Под потолком тусклая лампа и ещё одна – на столе. Окон в этом полуподвальном помещении нет, здесь царит полумрак днём и ночью. Душно, пахнет углём и пылью… «Что же вызвало во мне такой восторг? От чего так бешено стучит сердце, словно я проникла в святая святых?» Я пребывала в каком-то феерическом состоянии лёгкого душевного помешательства, меня восхищало всё, к чему когда-либо прикасались его руки. Даже лопата для угля казалась бесценной, дороже всех экспонатов музея, хранящихся наверху.