звуки – живые, приятные. Даже когда ты стонешь во сне, я улыбаюсь, потому что это не их стоны. Не стоны в пустой комнате. Ты искренне стонешь, громко. Человек искренен, когда громок.
В руке кольнуло, отдалось в плечо и шею. Я посмотрел на горизонт и увидел, что маленькая тучка, которая была незаметна и напоминала до этого лёгкую печную дымку, по краям стала серой и выросла. Вспомнил про таблетки. Их, правда, осталось восемь штук или около того.
– Алина, – начал я. – А тебе не кажется, что подслушивать нехорошо?
Она пожала плечами:
– Почему нехорошо? Если человек подслушивает из любопытства, просто так, то ничего хорошего, конечно, нету. Хотя и ничего плохого нету. А если человек переживает и слушает, чтобы за стенкой дышали ровно? Чтобы не было хрипов и стонов? Если человек готов прийти на помощь в любую минуту, от того и подслушивает?
– Я тебя уверяю, ничего со мной не случится!
Она, наконец, подняла глаза и внимательно посмотрела на меня.
– Откуда ты знаешь?
4
И с того момента мои спокойные сны канули в лету. То я просыпался от того, что кто-то сидит на краю кровати, сгорбившись и упёршись лицом в тонкие, как сучья, руки. Приглядывался, – отпускало; всего лишь вещи на спинке стула да скошенный спросонья глазомер. То в углу кто-то шуршит, словно подол платья царапает пол. Поворачивал голову, долго смотрел в темноту, пока глаза не привыкали. Никого. Со сна померещилось, успокаивался я. А один раз пробудился от тихого плача. Совсем тихого, словно плакали для себя, скромно. Когда слух обострился, плач стал утихать, и я задержал дыхание. Тихо. Так тихо, что я слышал сопение Алины за стеной. Неровное, прерывистое, быстрое, как будто собака дышала после дальнего кросса.
Утром пошёл дождик. После ночных приключений, я проснулся чуть позже обычного. Капли долбили по стеклу, а на улице стояла серая мгла, небо затянуло тучами, лес и речка почернели. Бабушка оставила на столе полный стакан воды и положила рядом серебряную пачку таблеток.
Я встал и поморщился. В культе будто мигала неисправная лампочка, с каждым пучком света выкидывая монотонную тупую боль. Шея и остатки плеча ужасно ныли. Выпив одну таблетку, я лёг обратно на кровать, но боль не утихла. Спустя какое-то время по руке застучали молоточками сотни маленьких пьяных гномиков. Их движения были обрывисты и неровны: то там ударят, то здесь, то у самой шеи. Через десять минут полегчало, а через двадцать всё началось снова.
Ничего же не будет, правда, если я приму ещё одну таблетку? Их же там целых семь…
Второе колесо помогло первому, и они сообща победили гномиков и погасили мигающую лампочку. Я обрадовался, но с тревогой посмотрел на скудные остатки медикаментов. Дело даже не в лекарствах, дело в отцовской машине, которая решила сломаться в самый неподходящий, мать её, момент. Единственный транспорт, на котором можно было выбраться из деревни. Автобусы ходили два раза в неделю. У местного ветеринара, кроме геморроидальных свеч, медикаментов