и малышом де Беснаком. Они наверняка с аппетитом бы пообедали.
– В другой раз, – тихо ответила молодая женщина.
Сердце Анжелины бешено колотилось в груди, так ей не хотелось в очередной раз врать. Нет, хуже – оправдываться, глядя прямо в глаза отцу, отвергать обвинения Эвлалии Сютра, основанные на чистой правде.
– Папа, не стоит и дальше ломать комедию, – решилась в конце концов Анжелина. – Да, после мессы Жермена сказала мне, что именно не дает тебе покоя. Прости меня, Жермена, но если никто не хочет начинать разговор на эту тему, то начну я.
– Покарай меня Господь! Ты все же не смогла удержать язык за зубами! – возмутился Огюстен, сверля свою несчастную супругу яростным взглядом.
– Огюстен, когда нарыв созрел, его надо вскрыть, черт возьми! – ответила Жермена. – Тем хуже, если ты недоволен!
– Папа, как ты мог поверить подобным слухам? – довольно неубедительно начала Анжелина.
Ей с трудом удавалось изобразить возмущение, оскорбленную невинность. Но сапожника было сложно провести.
– Ты прекрасно меня знаешь! Я не шучу с нравственностью, и фамилия Лубе никогда не была запятнана. Когда Викторен, мой старый заказчик, передал мне слухи, которые распространяет эта бабенка, я сгорел со стыда.
– Я понимаю тебя, – сказала Анжелина. – Но ты должен помнить Эвлалию Сютра. Мама прибегала к ее услугам в качестве кормилицы. Впрочем, и к услугам ее матери, Жанны Сютра. Они из Бьера, из деревни, расположенной в долине Масса.
– Ты мне не сообщила ничего нового, – оборвал ее Огюстен Лубе. – Дочь моя, хочу честно тебе сказать, о чем я все время думаю со вчерашнего утра. Из песни слова не выкинешь. И началось все это три года назад. Черт возьми, я же не дурак! Я спросил себя: кто этот мальчишка, которого ты отдала кормилице? Уж не малыш ли Анри? Тот самый, которого ты родила вне священных уз брака? Нет, меня никто не заставит в это поверить, но я осудил бы тебя, если бы ты осмелилась продать малыша своей старой подруге-гугенотке. Тем не менее это могло бы объяснить те бредни, которые распространяет Эвлалия Сютра. Она вполне могла подумать, что он твой сын, поскольку ты слишком заботишься о нем.
Анжелина побледнела и словно окаменела от удивления. Лицо ее исказилось, во рту пересохло.
– Папа, ты что, с ума сошел? – с трудом выговорила она.
Сапожник в ярости ударил кулаком по столу. Жермена вздрогнула.
– Нет, умом я не тронулся, уверяю тебя! И давно задаю себе подобные вопросы!
– В таком случае ты мог бы сказать мне об этом раньше!
– Я не вмешиваюсь в чужие дела! Увы! У меня часто возникало ощущение, что ты во всем слепо подчиняешься мадемуазель де Беснак!
Сапожник угрюмо смотрел прямо в глаза дочери. Растерянная, она не знала, что ответить. Разговор шел не о ее позоре, как она ожидала. Нет, отец обвинял дочь в ином.
– Почему ты так ненавидишь Жерсанду? – тихо осмелилась она спросить. – Да, протестантов преследовали, это я помню. Но они молятся тому же Богу, что и мы.
– Анжелина,