ни одного чучела, даже самой мелкой пташки не осталось, потому что Персефонушка всех жалеет и, когда к матери наверх уходит, всех забирает с собой, чтобы в Элевсинском храме оживить. Хорошо Геката[27] оказалась рядом, она и пояснила, что про медведя говорят, когда хотят намекнуть, что петь тебе не надобно, потому что ты на ухо туговат. Я все равно не понял, какое это ко мне имеет отношение, потому что ни один медведь в мире меня никогда не видывал, да и вряд ли увидит. Ведь ни в лесу, ни в поле я ни за что без головного убора не появлюсь, потому что зверье мне ничем не навредило, а я ведь могу нечаянно кого-нибудь взглядом убить. Но петь я все-таки перестал. Кстати, мне собираться надо, так что с твоего позволения я колпачок-то надену, потерпи уж немного.
– Да куда нам спешить? Амброзии выпей, фруктов местных попробуй, кроме того, о делах мы почти и не потолковали! – не очень энергично запротестовал Осирис.
– Так главное-то я узнал, – простодушно брякнул Аид, – что ты на Совет не собираешься, – и тут же, спохватившись, принялся уверять: – Ты не подумай, я не для того, чтобы Зевсу доложить, я для моральной поддержки самого себя. Я и сам идти не собираюсь, но, видишь ли, я не титан, чтобы вот так самолично вызов Зевсу бросать. А если и другие не придут, так вроде так и надо. Мо жет, он и отменит Совет вовсе. Тем более столь уважаемых богов, как Осирис и Исида, не будет. Исида ведь не придет?
– Исида точно не придет! Она Геру терпеть не может, да и других жен Зевса недолюбливает.
– Ну вот и славненько! – совсем по-детски обрадовался Аид, натягивая колпак и снова становясь невидимым. – А Гора я и сам не пущу. Завалю его по горло работой.
Вечное дитя
Гор сдернул с головы пса корону и с недовольным видом нахлобучил на себя.
– Вы все со мной так… «Соколенок, слетай! Соколенок, принеси! Соколенок, посмотри, у тебя глаз острый!» А когда я прошу самую малость – взять меня на никчемный Совет, на который уважающие себя боги и не думают идти, – так сразу – нельзя! О распре Зевса с титанами – тоже знать рано. Сколько тысячелетий должно пройти, чтобы со мной стали считаться!? Почему я для всех – вечное дитя.
– Ах, Гор, поверь, это счастье – быть вечно молодым! Ты и в памяти людей останешься как Гор-Дитя, потому что у тебя душа ребенка. А мы, в каких бы сиятельных видах ни представали, запомнимся старыми бородатыми дедами.
– Не наговаривай на себя! – воскликнул Гор. – Ты же бог, а значит, не можешь постареть.
– Постареть не могу, а устареть – вполне, – Гермес поправил корону на голове ученика, заодно посмотревшись в нее, как в зеркало. – Люди, устав от моих проповедей, отринут меня, книги мои сожгут, а о Зевсе будут вспоминать, как о старом волоките, который только и делал, что приударял за красотками. Правда, каждый будет стремиться доказать, что именно его прапрабабушка согрешила с Зевсом. Да и о других богах останется пара-тройка неправдоподобных историй, не более того.
– Невеселенькая перспектива, – уныло проговорил Гор. – Зачем же нам строить хранилища Памяти и Мудрости,