как бы нам не угодить в полевку,
Метя в лося.
И это все, что я хотел сказать».
Выслушав Угэдэя, Чингисхан молвил: «Мне любы Угэдэевы слова. Hy a Толуй что скажет?»
И сказал Толуй:
«Я буду рядом с тем из старших братьев,
Которого отец преемником однажды назовет.
Ему напоминать я буду все,
Что он запамятовал невзначай,
И буду пробуждать в нем пыл,
Коль затухать он будет.
Я стану отзывом на клич его призывный
И плеткою для лошади его;
В походах дальних, в предстоящих сечах
Ему я буду верною опорой!»
И одобрил Чингисхан слова Толуя, и повелел при этом: «Да будет же один из сыновей Хасара наследником его! Да унаследует потомок Алчидая его наследство! Да станет Отчигиновым преемником один из сыновей его! И да придет на смену Бэлгудэю его же семя! (Выше перечислены пять братьев Чингисхана.) Один из вас, сынов моих, да унаследует престол мой! (Тем самым было установлено, что великоханский престол могут наследовать только потомки Чингисхана.) Да будут оставаться неизменны, и нерушимы, и неоспоримы все мои веленья!
И коль у Угэдэя наследники родятся,
Которыми бы погнушалась и корова,
Хотя бы трижды обернули их травой,
Которыми бы пренебрег и пес дворовый,
Хотя бы трижды салом обложили их,
Ужель среди моих потомков
достойного не будет сына?!»
Чингисхан до этого хуралдая и после него, как свидетельствует Рашид ад-Дин, «испытывал сыновей в делах и знал, на что пригоден каждый из них». А другой летописец той эпохи, Джувейни, в «Истории завоевателя мира» (далее «ИЗМ») добавляет: «Чингисхан из дел, которые он (Угэдэй) совершал, и слов, которые произносил, обыкновенно видел, что он годится для трона, для управления государством и войском… И предположениями и намеками он рисовал эту картину в сердцах других своих сыновей… и постепенно заронил эти семена в самой глубине их души». Очевидно, это происходило и так, как мы читаем в опубликованном В. Котвичем наставлении Чингисхана сыновьям:
«Чингисхан спросил у своих сыновей: «Какое празднество выше всех празднеств? Какое наслаждение выше всех наслаждений?»…
Цагадай сказал: «По моему мнению, если подавить врага, разгромить наездника, расторгнуть сговоренных, заставить верблюдицу реветь по верблюжатам и привезти с собой добычу – это будет высшее удовольствие».
Зучи сказал: «На мой взгляд, высшее удовольствие – разводить многочисленные табуны лошадей, пускать взапуски многочисленных двулеток, воздвигнуть себе ставку и забавляться пиршествами».
Угэдэй сказал: «Я полагаю, что лучшее из наслаждений будет в том случае, если обеспечить благоденствие великому государству, созданному трудами нашего отца-хана, предоставить своему собственному народу жить в ставке в блаженстве и процветании, держать в порядке дела государственного управления, дать возможность наслаждений старейшинам и обеспечить спокойствие подрастающей молодежи».
Тулуй