Этот холод проник мне в сердце. Отец тихо сказал:
– Фугуй, проигрыш – тоже долг, а долг всегда возвращают. Я заложил сто му земли и наш дом. Завтра принесут медяки. Я старый, не могу носить коромысло, ты сам верни свой проигрыш.
Он протяжно вздохнул. Мне захотелось плакать. Я понял, что он не будет меня бить, но от его слов стало так больно, будто мне отрезают голову тупым ножом, а она не отпадает. Отец потрепал меня по руке:
– Иди спать.
Следующим утром я увидел, как к нам во двор вошли четверо. Богатый человек в шелке махнул трем носильщикам в рогоже:
– Ставьте тут.
Носильщики опустили коромысла и стали утирать одежей лицо. Богач, глядя на меня, обратился к отцу:
– Старший господин Сюй, ваш товар прибыл.
Отец, кашляя, вышел с закладными на землю и дом в руках. Он слегка поклонился этому человеку:
– Побеспокоили мы вас.
Тот показал на три корзины с деньгами:
– Всё здесь, посчитайте.
Отец полностью потерял вид богатого человека, он почтительно ответил, как бедняк:
– Что вы, что вы. Испейте чаю.
Тот возразил:
– Не стоит.
Потом взглянул на меня и спросил отца:
– Это молодой барин?
Отец закивал и посоветовал мне с вежливым смехом:
– Когда будешь носить, покрой товар листьями тыквы, как бы не ограбили.
С того дня я стал за десять с лишним ли таскать деньги в город. Листья для меня рвали матушка и Цзячжэнь. Фэнся увидела и тоже стала рвать, выбрала два самых больших и накрыла корзину. Я поднял коромысло. Фэнся не знала, что я иду возвращать долг, и спросила:
– Папа, ты опять надолго уходишь?
У меня защипало в носу, я чуть не расплакался. Взвалил коромысло на плечо и быстро зашагал в город. Там Лун Эр жарко приветствовал меня:
– Молодой господин Сюй пришел!
Я поставил корзину перед ним. Он приподнял лист тыквы, изогнул бровь и сказал:
– Что это ты сам себя наказал? Принес бы серебряными юанями.
Когда я принес последнюю корзину, он не стал называть меня «молодым господином» – кивнул головой и сказал:
– Фугуй, поставь сюда.
Другой кредитор оказался полюбезнее, он похлопал меня по плечу:
– Пойдем, Фугуй, выпьем чайничек.
Лун Эр тут же сказал:
– Да, да, я приглашаю.
Я покачал головой и решил идти домой. К концу дня моя шелковая одежда истерлась до дыр, плечи до крови. Я один поплелся домой – иду и плачу, плачу и иду. Подумать только, я таскал деньги всего один день и устал как кляча, сколько же моих предков умерли от непосильного труда, чтобы их заработать? Только теперь я понял, почему отец попросил медяки, а не серебро – чтобы я понял, как трудно они достаются. Тут я не смог идти дальше, сел на обочину и зарыдал, пока меня не начало выворачивать на изнанку. В это время ко мне подошел наш старый батрак Чангэнь с рваным тюком на спине, тот самый, что таскал меня на закорках в школу. Он проработал у нас несколько десятков лет, а теперь должен был уйти.