каждый старался сказать первым, и потому получалась только какая-то бессмыслица.
Старик полковник некоторое время спокойно выслушивал их. Наконец это ему надоело, и он рявкнул:
– Смирно! Молчать! Руки по швам! Нечего хвостом крутить. Все известно, не беспокойтесь. Да и не поможет, тысяча бомб, ничто не поможет. Мне приказано сдать вас в солдаты – и делу конец.
Биндер широко раскрыл рот и едва не рухнул на пол от неожиданности.
– Боже мой, – простонал он. – Но какой же я солдат? Господин полковник, разве вам мало тех трех? Умоляю вас, дайте мне возможность продолжать изучать богословие.
– Полно, брат, – сказал ему Вестмайер, – вместе мы влопались, вместе как-нибудь и расхлебаем кашу. Как знать, чего не знаешь? Может быть, это для нас самая настоящая дорога? Что касается меня, то я даже доволен: предпочитаю сам проделывать походы, чем копаться в комментариях к походам Цезаря…
– Молодец, – сказал полковник, хлопнув Вестмайера по плечу. – Вот именно так должен рассуждать каждый верноподданный ее величества. От солдатского пайка еще не умер с голоду ни один человек.
– Но позвольте, господин полковник…
– Бога ради, господин полковник…
– Дайте мне только объяснить вам, господин полковник…
– Смирно! – загремел старый вояка. – Всякий, кто без моего разрешения скажет хоть одно слово, будет немедленно выпорот шпицрутенами[10]. Ах вы, черти кожаные! Не знаете, что значит субординация!
Воцарилась мертвая тишина; студенты чувствовали себя сбитыми с толку и потрясенными до глубины души.
– Все ваши возражения ни к чему не приведут, – продолжал полковник, – все равно вам никто не сможет помочь. Я получил приказание сдать вас в солдаты, и это приказание будет исполнено. Парни вы стройные, крепкие; если врач признает вас годными к действительной службе, то в виде особенной милости я возьму вас к себе в гренадеры. Если вы будете держать себя безукоризненно, то я доложу о вас, и вы сможете рассчитывать на помилование. Сейчас, разумеется, ваши шансы невелики. Вы не можете ни откупиться от военной службы, ни быть произведенными в ефрейторский, фельдфебельский и дальнейшие чины. Всю жизнь вы должны служить простыми рядовыми. Если вы окажетесь неспособными к действительной службе, то будете служить писарями, вестовыми, госпитальными служителями. Я выложил вам всю правду, чтобы вы не досаждали мне больше своими просьбами. Раздевайтесь, сейчас придет врач.
– Господин полковник, – сказал Лахнер, – неужели вы считаете невозможным, что мы сделались жертвой печального недоразумения? Мы старательно и прилежно учились в университете, сообразуя поведение с академическими предписаниями и надеясь стать опорой старости наших родителей…
– Нам трудно давалась жизнь, – подхватил Гаусвальд, – но мы из кожи вон лезли, чтобы добиться своего. И в тот момент, когда мы были совсем близко от цели, с нами обращаются, как с безнадежными негодяями.
– Разве прошлой ночью не вы устроили кошачий концерт его сиятельству князю Кауницу?
– Конечно