и всю голову.
– Да неужели я ударил тебя, Биндер? Что за наваждение такое!
– Да, да, наваждение! Все это от неумеренного питья пива!
В этот момент перед дверью послышались шаги, потом скрип отпираемого замка.
– Слава богу, наконец-то нас собираются выпустить на свободу, – сказал Гаусвальд.
Все оживленно прислушались.
Дверь открылась, и в полосе света показался какой-то изящно одетый молодой человек средних лет с бледным лицом и большими черными пламенными глазами. Его сопровождал профос[9], сказавший:
– Вот сюда. На нарах найдется еще местечко для одного человека.
– А что здесь за люди?
– Студенты, арестованные за учиненное ими бесчинство.
– Здесь ужасно душно. Нельзя ли открыть хоть окно? – сказал незнакомец, сунув профосу какую-то монетку.
– Что же, почему не сделать этого для хорошего человека, – отозвался профос и, отодвинув засов, снял ставень и толкнул сквозь решетку окно. В камеру ворвались струя чистого, свежего воздуха и таинственный свет луны. До этого там было темно, словно в аду, теперь же камера осветилась серебристым лунным сиянием.
Снова заскрипел замок. Незнакомец остался среди студентов, но не подошел к нарам и не прилег там, а принялся расхаживать взад и вперед по камере. Время от времени с его уст срывался мучительный вздох и руки с жестом отчаяния хватались за голову. Наконец он подошел к окну и замер там в задумчивой позе.
– Эхма, – вздохнул Лахнер. – Вот тебе и освобождение. Нет, Биндер, плохо ты изучал богословие. Не хочет Всевышний прийти к тебе на помощь.
– Молчи, Лахнер, и не оскорбляй моей верующей души своим богохульством, – слезливо ответил Биндер. – Смотри, Бог покарает тебя за безбожие.
– А тебя за набожность съедят крысы, – смеясь, ответил Лахнер.
Студенты расхохотались, от их уныния не осталось и следа. Только Биндер продолжал ныть и жаловаться, что служило неистощимым источником веселых шуток над ним, в которых особенно изощрялся Лахнер.
Мало-помалу незнакомец стал прислушиваться к их разговору, и его грустное лицо не раз освещалось чем-то вроде улыбки при этом веселье беззаботной юности. Заметив, что студенты особенно часто окликают Лахнера, игравшего роль первой скрипки в этом концерте шуток, он подошел к нарам и спросил:
– Скажите, пожалуйста, господа, где тот господин, которого зовут Лахнером?
– Здесь лежит его бренное тело! – с шутливой торжественностью ответил тот.
– Не могу ли я просить вас быть столь любезным уделить мне минутку для важного разговора?
– Пожалуйста, – с готовностью ответил студент и отошел с незнакомцем к окну.
– Скажите, – спросил незнакомец, – нет ли у вас в Страсбурге родственника, которого тоже зовут Лахнером?
– Право, не знаю, – весело ответил студент, – ведь нас, Лахнеров, как собак нерезаных. У меня и в Вене целая куча однофамильцев.
– Вы студент?
– Юрист второго