Вы великолепно угощаете меня, друзья, и делаете меня своим должником. Как зовут тебя, молодой человек?
– Поллуксом.
– Твоя Урания, Поллукс, хорошее произведение, и Понтий говорит, что ты выполнил плащ без натуры. Я повторю: это просто невозможно.
– Ты вполне прав. Одна девушка была моей натурщицей.
Император посмотрел на архитектора, как будто желая сказать «вот видишь!» Но Понтий спросил с удивлением:
– Когда же это? Я не видел здесь ни одного женского существа.
– На этих днях.
– Но я ни на минуту не оставлял Лохиады, никогда не ложился спать прежде полуночи и всегда был уже на ногах перед восходом солнца.
– Но между твоим усыплением и пробуждением все-таки бывает несколько весьма содержательных часов, – возразил Поллукс.
– Юность, юность! – вскричал император, и улыбка фавна появилась на его губах. – Отделите Дамона от Филлиды железной дверью, и они проберутся друг к другу сквозь замочную скважину!
Эвфорион искоса посмотрел на сына, архитектор покачал головой и воздержался от дальнейших вопросов, а Адриан встал с ложа, любезно отпустил Антиноя и своего секретаря, ласково, но настоятельно попросил Титиана вернуться домой и передать привет жене и предложил Поллуксу, чтобы тот проводил его за свою перегородку. При этом он прибавил, что не утомлен и вообще привык довольствоваться немногими часами сна. Скульптор почувствовал большое влечение к этому сильному человеку.
От него не укрылось большое сходство седобородого иноземца с императором; но ведь Понтий предупредил его насчет этого сходства, а в глазах и углах рта римского архитектора было нечто такое, чего он не видал ни на одном изображении Адриана.
Уважение Поллукса к новому гостю Лохиадского дворца возросло, когда они очутились перед едва оконченной статуей музы: император с серьезным прямодушием указывал ему на некоторые недостатки ее и, расхваливая, с другой стороны, достоинства наскоро сработанной статуи, в кратких веских фразах изложил свой собственный взгляд на характер Урании. Затем он ясно и сжато объяснил, как, по его мнению, пластический художник должен относиться к своей задаче. Сердце юноши забилось сильнее, и часто бросало его то в жар, то в холод, ибо с обросших волосами губ этого человека в благозвучной и понятной форме слетали такие откровения, которые он часто предчувствовал или смутно ощущал, но для которых в пылу учения и творчества никогда не мог найти выражения.
И как благожелательно принимал великий учитель его робкие замечания, как метко умел отвечать на них! Подобного человека Поллуксу еще никогда не случалось встретить, и никогда еще он так охотно не преклонялся перед превосходством и силой чужого ума.
Наступил второй час ночи, когда Адриан остановился перед грубо намеченным глиняным бюстом и спросил Поллукса:
– Что это будет?
– Изображение женщины, – гласил ответ.
– Не твоей ли храброй натурщицы, которая отваживается