– не вода, и быть беде.
Французские полки
Идут по-прежнему в воде
В российские колки.
Березы, дух ваш вечно юн.
Легли герои все,
И Лермонтов, как кот-баюн,
Гусар, – во всей красе
Он на Кавказе воевал.
Закончился Кавказ.
Убит тогда же наповал,
И кто напишет – раз,
Два, три, четыре – вот полки,
Закончилась война.
И вот, читатель, вам стихи
На день Бородина.
29 декабря 2008 года
И. Б
И ты напомнишь «Бродской» строчкой,
Как из России – Боже мой! —
Катишь рождественскою ночкой
С своею нищенской сумой.
В России ты или в Милане,
В московском сне не знаю я,
Что снова, как гора, пред нами
Дымится эта полынья
Из грязи вековой. Везувий
Горит, и изверженье вот —
В священнейшем из всех безумий
Идет зимы солнцеворот.
Пред нами – новые гражданки
И граждане больной страны.
В три-четверть мира, как на танки,
Бросаем мы слова: «Больны,
Больны любовью по привычке,
Что ни к чему – в моей стране
Не нашей…» Заглянув в кавычки,
Мне скажет Ангел: «Быть войне».
6 января 2009 года
Об Италии
Кто там, за бетонной занавеской?
Там из Италии маячат фреской,
Там и детство подольше, стихи поровнее,
И, как дольки апельсина, желтее
Паруса кораблей старинных. Ладно.
Я сижу и перебираю псалтири лады.
Вот и Книга снова упала на стол.
Мне за тридцать. А королеве – за сто
Из Британии. Мы только фильмы смотрели
С Гамильтоном, с Вивьен Ли, бледнея,
Сравнивали себя, и только
Мы ничего не ели. Нисколько.
Мы здесь, в России, подобны голодным
Ворам, которые из холодной
Тюрьмы Достоевского. Вопль Зевеса —
Страна родная в укладке леса…
И мы опаздываем на свидание,
Когда мамы уже нас давно заждались,
И все опять как в старинной пьесе
Островского. Россия и крик Зевеса.
6 января 2009 года
Из римской эпохи
У гладиаторов в глазах Апокалипсис.
У цезаря – кровавые прожилки
От пьянки, недосыпа, итальянки
Сегодняшней, вертлявой обезьянки
Вчерашней, у которой только клипсы
В глазах, у земледельца – только трипсы
В глазах, и может быть, еще приход полиции
Как к заговорщику, еще – жена в слезах.
У плагиаторов – ограбленные лица.
И цезарь – потому что цезарь пьян
И сам не знает, что еще случится.
У всех сенаторов – отъявленные лица.
И богомольцы все идут. Гроза
Идет, бежит. И, посмотрев канкан,
Наш цезарь всех сенаторов боится.
И цезарь смотрит, смотрит на канкан
И на капкан, изображенный мастерицей.
Но