вспомнились раздутые тела беременных женщин – она даже содрогнулась от возмущения, точно увидела предназначенную для нее клетку. Никогда, никогда, никогда, поклялась она себе, хотя внутри ее и росло ощущение, что этого не миновать; потом она подумала о том, что теперь книжки Солли недосягаемы для нее, потому что он и Джосс так неразумно ссорятся друг с другом; и еще подумала о Джоссе, к которому испытывала положительно непонятную неприязнь. Она презирала его за то, что он посмел отнестись к ней как к хорошенькой девушке, а через минуту – уже за то, что он поймал ее на слове и просто предложил ей книжки. Это смятение чувств вылилось у нее в какое-то нервное отвращение. Ну что ей дался этот Джосс – великолепно она без него обойдется!
И Марта вернула книгу Энгельса с такой сухой запиской, что от Джосса не пришло ни слова; когда Марта поняла, что ответа не будет, на нее напала тоска, и она принялась бродить по ферме, храня упорное молчание – точно завороженная.
Однажды утром она увидела отца, который сидел на бревне у края поля и наблюдал за тем, как туземцы роют канаву для стока дождевой воды. Мистер Квест держал трубку в зубах и, медленно растирая темный трубочный табак между ладонями, задумчиво следил за рабочими.
– Ну как дела, мальчик? – спросил он, когда Марта подсела к нему: по рассеянности он и дочку мог назвать «мальчиком».
Марта положила ружье на колени и, выдернув несколько травинок, чтобы пожевать, погрузилась в молчание, как и мистер Квест: когда миссис Квест не было поблизости, отец и дочь отлично чувствовали себя в обществе друг друга.
Но Марта не могла долго молчать: ей просто необходимо было, чтобы отец обратил на нее внимание; и вот она начала жаловаться на мать, а мистер Квест смущенно слушал ее. «Да, верно…» – соглашался он. Или: «Да, пожалуй, ты права». И всякий раз, когда он соглашался с Мартой, лицо его выражало лишь желание, чтобы она перестала на него нажимать, подумала бы не только о себе, но и о нем тоже. Однако Марта не отставала. Наконец, с обычной своей раздражительностью, он сказал:
– Твоя мать хорошая женщина. – И посмотрел на Марту взглядом, говорившим: «Ну, а теперь хватит».
– Хорошая? – повторила Марта, точно вызывая его на объяснение.
– Видишь ли… – начал он, слегка отодвигаясь от дочери.
– Нет, все-таки что ты имеешь в виду, называя ее «хорошей»? – настаивала Марта. – Ты прекрасно знаешь, что она… Я хочу сказать, что если быть хорошей – значит делать всегда по-своему, лишь бы только были соблюдены традиции, не размышляя, тогда быть хорошей нетрудно!
И она со злостью швырнула камешком в ствол дерева.
– Уж и не знаю, чем ты кончишь, если так начинаешь! – с укоризной сказал мистер Квест.
Подобный разговор происходил не впервые, и он боялся его. И отец и дочь помнили тот первый раз, когда он гневно спросил: «Так, значит, ты не любишь свою мать?» А Марта, разразившись злым смехом, ответила: «Люблю? Какая же тут может быть любовь?