от свалившейся на него удачи, внутри весь кипел от злости. Меня обставили как мальчишку! Мне было 24 года, причем пять из них я прожил более чем самостоятельно. И я не без оснований полагал себя человеком взрослым и опытным. Я благосклонно принял мягкие, но настоятельные уговоры менеджера сыграть еще. Я прекрасно понимал, что с этой суммой на руках уеду не дальше ближайшего поворота, на такси, которое, разумеется, будет мне предоставлено за счет заведения.
Я сыграл. И угробил еще два часа своего драгоценного времени на то, чтобы сбить нехороший огонек в глазах охраны и менеджеров.
А блок тем временем удалялся и удалялся все дальше. Как будто специально зашедший, чтобы подразнить меня и, обмакнув по уши в помои, оставить в растерянности и злобном азарте.
Разумеется, когда я, продув положенную сумму, был вежливо отпущен на все четыре стороны, никакого блока не было и в помине. Чистота утренних человеческих мыслей простиралась вокруг меня во всей своей лени и однообразии. И я, выругавшись, пошел ловить ближайшее такси, находящееся от меня в трех кварталах направо.
Мне надо было заехать в маленькую гостиницу, чтобы забрать свои вещи. На удивленные взгляды прислуги я ответил достаточно большими чаевыми, чтобы вещи, отданные мной в чистку, вернулись ко мне в целости и сохранности за четверть часа до моего выхода. Я не имел привычки так быстро покидать облюбованные места, но в этот раз мне казалось, что сам дьявол поджаривает мне пятки. Это была на самом деле тщательно организованная паника. Но мне было, конечно, не до того, чтобы обращать внимание на резко подскочившую эмоциональность моих поступков. Я уже повелся.
Ожидая свои вещи, я успел связаться с аэропортом и заказать билет, пунктом назначения, строго наобум, выбрав место, где не появлялся уже достаточно давно. Мне было до чертиков обидно, что здешнее место я потерял как минимум на полгода – срок, когда в казино сменяют основной состав менеджеров и за который меня в общем-то должны забыть.
Расслабился я лишь в самолете. Бизнес-класс для курящих. Я только успел с удовольствием затянуться сигаретой, как мне принесли конверт. Настоящая гербовая бумага, тисненый вензель, такие вещи делают только под заказ и в единичных экземплярах. Я улыбнулся очаровательной стюардессе и заказал две порции Baileys.
«Мартину фон Тойфельбергу. Лично в руки», – гласила надпись на конверте.
Это была вопиющая наглость. Знать, а уж тем более напоминать мне мое родовое имя. В раздражении я чуть не порвал и вложенный в конверт листок. Он был сложен вдвое, и надпись, сделанная округлым каллиграфическим почерком на моем родном языке, гласила следующее: «Тебе понравилось? Сыграем еще?»
В ярости я был готов выбросить листок за окно. Но перелет мало способствует такому проявлению эмоций. Так что я ограничился злобным комканием бумаги. И нежной улыбкой стюардессе, принесшей мой Baileys.
– Этот мой старый друг, что передал вам письмо, где он? Это такая приятная неожиданность.
Девушка профессионально похлопала ресницами и проворковала