почему-то сильно полюбили наш город, и попасть в нее действительно могли только избранные. Тут не только были нормальные бытовые условия и хорошо кормили, но и работали знающие учителя, врачи и воспитатели, которые действительно занимались с ребятами. А самое главное, здесь не было того ада, что в других «малолетках». Драки, конечно, были, но вот ужасные издевательства старших над младшими не допускались.
В администрации колонии я стала искать зама по воспитательной, но его не было – вызвали в управление, тогда я пошла к начальнику. К моему величайшему удивлению им оказался Мишка Козин, с которым мы когда-то учились в юридическом. После неизбежных в таких случаях воплей «Сколько лет, сколько зим!» и «Ты совершенно не изменилась!» я перешла к делу:
– Миша, помоги по старой памяти. Я тут одних ребят ищу, дело мутное и муторное, но, сам знаешь, «не потопаешь, не полопаешь». Думается мне, что могли они в твоей колонии побывать, где-то в 88-м году. Может, дашь порыться в документах? А я тебе большое спасибо скажу.
– Елена, свет Васильевна, я краем уха слыхал, что ты частным сыском балуешься. Дело, конечно, хлопотное, но денежное, не то что у нас, людей служивых, на государевой службе состоящих. А «спасибо», извини, не шуршит и не булькает.
Мишка с годами совершенно не изменился, он еще в институте всегда просчитывал, а что он получит, если соизволит оторвать свою задницу от стула.
Желая подразнить его, я сказала:
– А ты как хочешь, чтобы шуршало или чтобы булькало?
– Лучше, чтобы шуршало, тогда и бульканье, при желании, послушать можно. – Значит, будет шуршать. Миша, сколько?
Названная Мишкой сумма меня не разоряла, и, передав ему «барашка в бумажке», я спросила: – Ну, где у тебя канцелярия?
– А зачем тебе канцелярия, руки пачкать, в бумажках рыться? – удивился Мишка. – У меня один воспитатель есть, так он всех, кто здесь когда-то побывал, можно сказать, с самого основания колонии и в лицо, и по именам помнит, кто чем отличался, кто чем занимался. Сейчас я его приглашу, и беседуйте на здоровье.
Козин вызвал по внутренней связи какого-то Петра Афанасьевича и, когда тот пришел, попросил помочь мне в поисках. Я попрощалась с Козиным и пошла за капитаном Дониным, как он представился, войдя в Мишкин кабинет.
В небольшой чистенькой комнате, никак не похожей на казенное помещение, Петр Афанасьевич, сущий солдафон на вид, пригласил меня садиться и, устроившись сам, спросил:
– Кого ищете?
Я достала фотографию и показала на близнецов:
– Вот этих ребят, они 74-го года рождения. Кажется мне, что могли они у вас поквартировать году так в 88-м.
Донин неторопливо надел очки и стал внимательно рассматривать снимок, потом также неторопливо их снял, сложил, убрал в карман, вернул мне фотографию и, наконец, сказал:
– Неправильно вам кажется, их у нас никогда не было. А позвольте вопрос, почему вы их ищете? Ох, не стал бы он спрашивать из праздного любопытства, не тот он человек. Значит, знает что-то,