сутулую, обтянутую чистым, но давно выцветшим халатом синего цвета. Будылин как раз закончил крепить на верстаке – сразу в двух мощных тисках проржавевшую железяку, в которой уже никто не смог бы определить – частью какого механизма она когда-то была. Главным ее достоинством было то обстоятельство, что из грязно-ржавой поверхности во все стороны торчали не менее ржавые шляпки болтов. Они даже не понимающему ничего в железе человеку говорили: «Не трогайте нас – мы уже умерли; точнее срослись с железом, когда-то новым и блестящим. И резьбы у нас уже нет; и отделить нас от материнской платы можно только грубой силой, вместе с ее частью; и…».
Николаич повернулся к японцам с хитрой улыбкой. В руках у него был гаечный ключ, который он и протянул одному из гостей, безошибочно выбрав того, кто знал, что за железную штуковину ему протягивают. И пусть руки у этого гражданина с узкоглазым, чуть смущенно улыбнувшимся лицом, были девственно чистыми и несли явные следы похода к мастеру маникюрных дел, Будылин сразу определил, что этот человек умеет, и даже любит возиться с железками. Нащупал, так сказать, родственную душу.
Японец не побоялся подтупить к верстаку – прямо так, в щегольском костюмчике – отвергнув и синий фартук, который ему с улыбкой протянул Будылин, и рукавицы, десяток пар которых лежал на краю верстака. Он сразу подтупил к объекту, зажатому сейчас неопрятной бесформенной грудой в тисках. И на глаз – практически не ошибившись (чем вызвал одобрительное кряканье мастера производственного обучения) – подкрутил колесико ключа так, что его плоские рифленые губы плотно обхватили шляпку самого крупного болта. Под светло-серым костюмом не было видно, как напряглись его мышцы, но результат вызвал шумное ободрение уже в рядах его соотечественников. Металл жалобно и как-то обреченно треснул, и в руках японского мастера вместе с болтом оказалась и часть плата, и гайка, за долгие годы намертво вросшая в болт. Переводчик что-то застрекотал на японском, а умелец осторожно опустил ключ на верстак с немым вопросом в глазах:
– В чем фокус? Что такого сногсшибательного в этой железяке, из-за которой мы приперлись целой делегацией в это полуподвальное помещение? Здесь, кстати, не снимали фильмы ужасов?
Будылин усмехнулся; про фильм ужасов о сам не раз вспоминал, когда сводил вместе громадные составные части двух тисков, в которых сейчас был зажат объект всеобщего внимания. Он взял в руки молоток – обычный молоточек, каким столяры забивают некрупные гвозди – и по его глазам, ставшим строгими и какими-то отрешенными, японец понял, что чудо все-таки случится; именно сейчас, в его присутствии. Первый удар по самому краешку железяки был едва слышным – примерочным. Несколько следующих вызвали на лице Николаича какое-то нетерпение, и не больше. А затем молоточек вернулся назад, на одну из предыдущих точек и застучал часто и победно. Теперь менялись