Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование
предоставляется. (В Москве его имело примерно 10 % от общего числа адвокатов, то есть 100–120 человек.)
Допуск всегда дается всем членам президиума коллегии, всем заведующим и всем секретарям партийных организаций юридических консультаций. Кроме того, от каждой консультации допуск получали 3–4 рядовых адвоката, чаще всего члены партии. Я в течение нескольких лет тоже имела такой допуск. (Наверное, я была не единственная, но вспомнить, кто еще из беспартийных имел допуск, не могу.)
Надо подчеркнуть, что нельзя ставить знак равенства между допуском адвоката по делам, расследуемым КГБ, и обычной формой получения допуска к секретной документации, которая существует для всех граждан Советского Союза, работающих на секретных предприятиях. Это неравнозначно потому, что большинство тех дел, по которым адвокату требуется допуск, не содержит никаких секретных сведений и документов и часто дела эти даже слушаются в открытых судебных заседаниях.
Государство, которое строго контролирует любое публичное высказывание, имеющее идеологический или политический характер, не могло дать согласие на неконтролируемое использование судебной трибуны адвокатом, не прошедшим дополнительной проверки на политическое послушание. Я довольно быстро была лишена допуска. Не за разглашение каких-то секретных сведений, которых, кстати, ни в одном деле, рассматривавшемся с моим участием, вообще не было. Я лишена была допуска по той причине, что не выдержала этого экзамена на политическое послушание.
О том, какой шлейф тянулся за Семеном Александровичем, можно понять из фрагмента записок его однофамильца – Михаила Рувимовича Хейфеца, арестованного в 1974 году и обвиненного по статье 70 УК РСФСР за предисловие к самиздатскому собранию сочинений Иосифа Бродского, изготовление копий эссе Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» и тому подобные вещи. Он был осужден на 4 года ИТЛ и 2 года ссылки и после освобождения в 1980 году уехал в Израиль. В своей книге воспоминаний он делает отступление о «еврейских» профессиях, совсем не лишнее в контексте нашего повествования:
Или возьмем другую «еврейскую» работу: адвокаты с «допуском» к особо важным делам, то есть делам, которые ведет КГБ. Моя жена со смешком рассказывала после суда: «Знаешь, Мишка, я хотела нанять тебе русского адвоката – ну, чтобы не создавалось впечатления, что свой своего покрывает, – ни одного русского не нашла». Так вот, в лагере этих адвокатов зовут «карманными»: они находятся в кармане у КГБ – из одного кармана оно вынимает тебе прокурора, из другого адвоката. Адвокаты, важнейшие помощники следствия на процессе, используются КГБ для выполнения таких тонких дел, которые собственным дуболомам из аппарата не под силу. Именно такую роль, «подстилки КГБ», например, сыграл – увы! – мой однофамилец адвокат Хейфец на процессе моего товарища В. Марамзина, склонив его к «чистосердечному раскаянию» и «отпору Западу» – сами следователи не могли бы сделать это лучше. Но Хейфец из лучших: за политические услуги, оказанные