распушил хвост от такого комплимента и обречённо согласился: – Ла-адно, найду я вам кого-нибудь… с руками. Парочку.
«Парочка с руками» объявилась через пару дней. Варькиной радости не было предела! Она даже свои инструменты принесла из сарая: пилы, два топора, какие-то ножовки, отвёртки и прочие детали «мужского маникюрного набора».
– Нас Тимофеич прислал, – хором доложили два мужика из бывшего леспромхоза.
– Ой, радость-то какая! – Варвара аж прослезилась.
– Только вот что, хозяйка, – сказал один из них. – Нам бы покушать, а то мы со вчерашнего дня не жрамши.
– Конечно-конечно, я вас сейчас на кухню отведу, там у нас каша есть…
– Да нет, хозяйка, – остановил её другой. – Какая каша? Зачем мы станем детишек объедать? Ты нам червонец-другой дай, а там мы уж сами сообразим.
Внезапная радость лишила Варвару способности соображать, и это мужское «сообразим» не насторожило. Она, правда, удивилась, как можно нормально поесть на двадцать рублей по ценам того времени, но всё-таки вынула из своего кошелёчка последний полтинник и протянула мужикам с руками:
– Нате.
– Ой, хозяйка, вот спасибо! Щас мы скоренько, щас! Одна нога здесь, а другая – там. Щас мы вернёмся и всё тут перелопатим за полчаса! Работа-то плёвая!..
Приползли они только к вечеру, что называется никакие: на полтинник в подпольной точке розлива им налили дешёвого пойла неизвестного происхождения. Хорошо налили. Варвара выбежала и оторопела: мужики сидели на поваленном тополе и спорили про политику Буша-младшего на Ближнем Востоке. Она в свои сорок лет знала, что нашего мужика от такого «сурьёзного» разговора отвлекать бесполезно. Сначала очень расстроилась, а потом выловила Арнольда Тимофеевича, когда он навещал свою Викторию Васильевну.
– Арнольд Тимофеевич, кого же Вы мне прислали? Я только замешкалась, а они уже… никакие!
– Что значит «никакие»?
Мэр был в хорошем расположении, поэтому позволил Варваре отвести себя за рукав к месту дискуссии несостоявшихся столяров-плотников. Один из них уже крепко спал на куске натянувшейся между двумя упавшими деревьями капроновой сетки, как в гамаке. Другой при этом втолковывал какому-то невидимому собеседнику причину прорыва линии Маннергейма.
– Уже надрались, мастера? – покачал головой мэр.
– Мы-ы? Не-ет! – мужик был не согласен с такими обвинениями. – Мы то-только для создания душевного рав-рав-равновесия, для сти-сти-мула к-к-к ра-бо-те, так сскзть.
– Да мне ваще пить нельзя! – вдруг икнул спящий и открыл один глаз. – У меня же эта… ик, как её… ал-лер-ги-я на алкоголь, ик. Сыпь по всему телу и дышать не могу. Этта вота она нама дала зачем-та полтинник! Мы десятку просили, а она нам полтинник, – он открыл другой глаз, указал перстом на Варвару и снова вырубился.
– Да, – подтвердил другой и тоже закемерил.
– Тут уж ты сама виновата! – обрушил гнев Арнольд Тимофеевич на Варю. – Зачем ты им деньги