и честный человек был твой дед, – продолжал раввин. – Таких больше нет.
Потом он стал говорить, да так, будто только нас и ждал. Его зрячий глаз уставился на меня, и мне казалось, что другой глаз старика, слепой, затянутый белесой пленкой, устремлен назад, в прошлое.
– Они ворвались в синагоги, – рассказывал он, преодолевая жестокие приступы кашля, – в еврейскую школу. Жгли свитки Торы и подбирались все ближе. Мы три дня не выходили на улицу. – Но на третий день он все-таки решил пойти в главную синагогу. – Нас охватила такая скорбь, что мы рыдали и пели плачи. – Раввин имел в виду песни, в которых оплакивается разрушение Иерусалимских Храмов. – Мы увидели свитки Торы, разодранные в клочья, да-да, в клочья… в синагоге… Я… Я сам, своими глазами, увидел «Корону» прямо на полу… Я подошел ближе и подобрал ее. И положил в сумку. – После чего, по его словам, он отдал «Корону» одному из тех, кто был ответственен за синагогу. – А потом гои решили, что она сгорела.
Некоторые из рассказов частично совпадают, в некоторых содержатся крупицы правды. Кое-что можно объяснить тем простым фактом, что священных книг в главной синагоге было множество, а «Корону» почти никто раньше не видел и даже не знал, как она выглядит: то, что люди принимали за великую книгу, могло быть другим манускриптом. Но истории быстро множились, и это безусловно связано с тем, что «Корона» играла роль талисмана, символа алеппских евреев. Пока книга существует, существуют и они, а если ее нет, то и их не станет. Община оказалась на грани уничтожения, поэтому в этой истории никто не мог остаться безучастным.
Самый правдоподобный рассказ (только он подкреплен многими другими источниками и выглядит вполне логичным) исходит от человека, который никогда не похвалялся своей ролью и не пытался ничего записать. Речь идет о смотрителе синагоги.
Ашер Багдади не только официально выполнял функции смотрителя, но и жил совсем рядом с синагогой и потому сравнительно легко мог в нее попасть. На следующий день после погрома, рано утром, смотритель взял с собой одного из старших сыновей, пересек проулок между своим домом и синагогой и, войдя во двор, увидел там множество обуглившихся книг и кусков пергамента. Он опустился на землю и стал просматривать листы, пытаясь отыскать фрагменты «Короны».
– Я смотрел на отца, он плакал, как ребенок, – сорок лет спустя вспоминал в телеинтервью его сын Шахуд. – Я сказал: «Абба[8], что случилось? Встань, зачем ты там уселся?»
Шахуд наклонился и стал помогать отцу. То, что ему удалось отыскать, заинтересует нас в дальнейшем.
Кармела, дочь смотрителя – та самая, что во время погрома получила удар по голове, – проснулась наутро в разграбленном, но не сгоревшем доме и увидела, что отца нет. Ей помнится, что он вернулся с брезентовым мешком. Дрожа от волнения, он твердил «Шма, Исраэль!», вновь и вновь повторяя молитву, которую евреи произносят в момент великой опасности или в предсмертный час.
– Посмотрите, что они натворили! – сказал он детям и открыл мешок. В