сочли совершенно недостаточными меры защиты от возможных грабителей». В памятной записке, помеченной грифом «Совершенно секретно», он предложил вариант, при котором, даже если просьбу о копировании отклонят, можно попытаться сделать это окольным путем. Во время переговоров алеппские евреи заявили ученым, что не хотят получать корреспонденцию со штемпелем или марками Палестины, чтобы не выглядеть сочувствующими сионистам. «Вот они, страхи евреев диаспоры», – презрительно фыркнул секретарь. В конце концов старейшины алеппской общины допустили к манускрипту только одного ученого без права фотографировать или выносить книгу из синагоги.
Оба посланца вернулись в Иерусалим, и другой представитель иерусалимского круга, профессор Умберто Кассуто, исследователь Библии родом из Италии, бывший некогда главным раввином Флоренции, отправился в Алеппо в декабре того же года. На старой фотографии Кассуто мы видим мужчину с остроконечной белой бородой и экстравагантными, загнутыми вверх усами, глядящего в книгу сквозь круглые очки.
Кассуто был оказан прием, хорошо знакомый тем, кто пытался вести бизнес или улаживать дела на Ближнем Востоке. «Когда я туда приехал, – писал позже Кассуто, – меня приняли довольно любезно, но по поводу “Короны” заявили сразу: “Если вы, ваша честь, желаете увидеть “Корону”, мы с радостью продемонстрируем ее вам в течение четверти часа». Начались мольбы и уговоры. Ему назначили встречу с одним из старейшин; старейшина на встречу не явился, потом извинился и пообещал, что придет завтра утром, но опять не пришел, и так продолжалось, пока Кассуто не пригрозил, что «обратится к другой общине, которая захочет помочь ему в этой священной миссии», что звучало весьма неубедительно, поскольку ни у какой другой общины не было «Короны». Он сказал, что сообщит своим коллегам по университету, что алеппские евреи «не пожелали оказать нам какую-либо помощь». В конце концов его провели по Старому городу к главной синагоге, где он был встречен двумя старейшинами с ключами. Каждый отпер свой замок, и затем один из них вынул «Корону». Ученого гостя, как он писал позже, сопровождало несколько стражей, которые там присутствовали, «чтобы охранять, “Корону” и, может быть, кто знает, следить за мной – а вдруг я, упаси Бог, начну фотографировать».
Эти стражи, молодые раввины, и сами никогда не видели «Корону» и надолго запомнили визит чужестранца. Один из них был тем старым, слепым на один глаз раввином, которого я почти через семьдесят лет встретил возле тель-авивской синагоги и от которого услышал его собственную версию спасения «Кодекса». «Мы его охраняли, – сказал он про Кассуто. – Что именно мы делали? Открыли “Корону”, ее матерчатый чехол. Прекрасно это помню». Он увидел, что «Корона» – совершенно особенная книга, такой ее делало несравненное мастерство писца. «“Корона” была прекрасна не тем, что это какой-то великолепный манускрипт – есть книги и побогаче на вид. Ее красота заключалась в том, что от начала до конца, от Бытия до Хроник