более шумного, чем Дамаск. Все гремит, звенит, шумит. Наблюдала я такую сцену: по одной из центральных улиц шагал ослик, на ослике – человек в тюрбане. За ними плавно двигался огромный современный комфортабельный автобус. Шофер не снимал руки с клаксона, раздавалось резкое непрерывное гудение. Но ни осел, ни человек на осле не реагировали. Ослик помахивал хвостиком, медленно переступал ножками, за ним так же медленно плыл автобус, не переставая сигналить ни на одну секунду.
Через неделю из Дамаска в Бейрут нам предложили добираться машиной. Нас это обрадовало. Из машины еще что-то увидишь. В середине пути я обратила внимание на бежевато-коричневые мелкие волны твердого не сыпучего песка, изредка поросшего мелким колючим кустарником с редкими обломками скал. Краски пейзажа, его очертания и краски неба я, несомненно, видела раньше. Конечно, это была живопись. Библейские сюжеты. Я узнала эту полупустыню, знакомую по полотнам великих художников.
На границе между Сирией и Ливаном, пока оформлялись документы, начальник пограничного пункта, когда узнал, что едут две русские актрисы, вышел к нам и пригласил на чашечку кофе.
Еще через неделю летим в Каир. Египет. Нил. Пальмы. Нет, здесь все иное. И все бесконечно интересно. От одежды феллахов, поднимающих паруса на Ниле, до пирамид с их царственными захоронениями. Нас поселили в отеле «Семирамиз». Отель старинный, респектабельный, с лакеями-нубийцами, одетыми в роскошные национальные одежды.
Неделя советского фильма шла полным ходом, с выступлениями, встречами, приемами. Приемы давались очень пышные.
Наш вылет домой был назначен на 6 часов утра. Пора, уже месяц как мы путешествуем по странам арабского Востока. Впечатлений много, разнообразных. Но уже очень хотелось домой, сказывалась и просто усталость.
Вечер накануне вылета был свободен, мы укладывали вещи, решили пораньше лечь спать. Первую болевую атаку я почувствовала часов в 11 вечера. Приступ был сильный. Вызвали врача из советской колонии, сделали укол, боль утихла. Но в 3 часа ночи боль настолько усилилась, что приехавший врач сказал самое для меня страшное: надо госпитализировать, так как выпустить в таком состоянии он меня не может. Я твердила свое, что лететь только пять часов – и я дома, в Москве, но он и слышать не хотел, сказал: «Вы можете не долететь». Опасался болевого шока. На короткие мгновения я все-таки теряла сознание, но тут же приходила в себя и твердила, что хочу домой. Помню, как у Ляли тряслись руки, когда она застегивала на мне пальто, как командовал кто-то: положите зубную щетку, халат, пижаму. Вещи отвезти к нашему представителю «Экспорт-фильма». Значит все, не выпускают, для меня это было самым страшным. Вот Ляля и Сергей Сергеевич улетят, а я останусь здесь. Кто-то сказал, что надо меня вынести на руках, я не позволила, сказала, что дойду сама до машины. С двух сторон поддерживали, но и по дороге к лифту я, видно, тоже теряла сознание. Помню, что справа, когда входили в лифт, была рука в пиджаке Сергея Сергеевича, а потом вдруг – пышный, роскошный рукав служителя отеля, а когда они поменялись – не помню. Боль нарастала.