ции жмурики, я из вас жмуриков наробыть можу скильке надо…
А через пяток хвылин ций кит, глядь, выныриваеть из трюма! А в руках у ёго – голова чоловичья обглодана, и нога со следами зубов… Стоить цей кит, та башкой мотаеть:
– Хоть шо роби, начальник, нэ можу туда бильше!
Остатние – тэж скисли. Шо тут робыть, перекрестився я та пишов у низ, потому шо бильше некому идтить було. Ось, шо я побачив у трюме – це никому нэ скажу. Нэ злякаюсь я ни якой смэрти – усякую смерть бачив, но таку – нэ приведи Господь! Ить воны, зеки, обезумев, илы друг друга заживо и кровь пили из живых во тьме кромешной… Господи, прости их! Рази то – людоедство!?? Ить то, шо воны пережилы – дуже сверх тохо, шо людына можеть…
– Ну, зверьё чекистское… и как их земля носит!?… – крутит головой Седой. – Поистине: «Бесчеловечен человек!», – вещал в семнадцатом веке Аввакум…
– Ты, Седой, к советской жизни, не привык, а ты, Тарас, отвык, – неожиданно встревает Вася, – Никакого злодейства с баржами не было! Просто, обыкновенное советское головотяпство! Мы же видим, как зерно, цемент, – всё, что нельзя хранить под дождём, – лежит на станциях. А то и в открытых вагонах на путях стоит, а те пути – уже ржавые!
Так и зеков привезли, а выгрузить забыли. Или получателя на месте не было – груз принять. Был бы груз срочный или ценный… А то – зеки! Этого добра в СССР – навалом! Как писал Горький: «В России народу, как песка – не вычерпать!» Главное, блин горелый, чтобы побега не было – со списком сошлось. А в каком виде доставят: в живом или не очень – разве это важно? Жмуриков возить удобнее: есть не просят, и не сбегают. Это – советская логика! К ней не привыкнешь – подохнешь, а не подохнешь – привыкнешь!
– И это – русские люди?? – восклицает Седой.
– Русские кончились, остались советские! – берите, что осталось, а то и тех не будет! – шутит Вася подражая совторговле.
– Ось, таку советску людыну вбить не грех… – мрачно басит Тарас.
– Что-то, Тарас, не стыкуется это с твоей верой, где сказано: «возлюби ближнего», – подначивает Вася.
– А я можу возлюбить не токо ближнего, а и враха своего, колы цей ворог людына. А як же ж советску людыну аль чекиста возлюбить, колы вин не людына, а тварь богопротивна? Вбить таку тварь – Святое Дело! – возражает Тарас.
– Ты, Тарас, не зря на свете пожил… – с завистью говорит Седой. – От скольких чекистов ты землю очистил?
– А помнишь, Тарас, гопника – пахана из «друзей народа», – который перед нами – «контрой», выпендриться захотел, дескать, он-то, блин горелый, – настоящий советский человек? – напоминает Вася. – У него и заточка в рукаве была! Не стал ты его бить, – поймал «в ключ», за шейку, и мотанул… у него шейные позвоночки хряпнулись! А потом, как в песенке: «Он лежит и еле дышит, ручкой-ножкой не колышит… сдо-о-ох!!» Ни одной царапинки, а лежит гопник и ни гу-гушечки, как новорожденный: только глазками моргает… вот смеху-то было! Фантастика, блин горелый: «Голова профессора Доуэля»!