телодвижения. Почтенные матроны держали за руки одетых в штанишки, платьица и матросские бескозырки детей, посередине в сквере бил в небо фонтан из пасти огромного осетра, которого прижимал к себе мускулистый, и одновременно женоподобный юноша, а рядом с фонтаном, окруженный толпой слушателей, играл духовой оркестр местной пожарной команды. Вальсы Штрауса взмывали в бездонную голубизну майского неба, и улетучивались, растворившись в прозрачной и невесомой дымке. Пилигрим старался не смотреть на лица проплывавших мимо него людей, чтобы случайно не встретиться взглядом с какой-нибудь Прекрасной Дамой, после чего, разумеется, согласно правилам, он должен был ответить ей точно таким же призывным взглядом, а также не менее призывной улыбкой. Однако сделать это было не так-то просто, поскольку его время от времени окликали немногие оставшиеся в городе знакомые, и он был вынужден с ними здороваться, и, кроме того, нельзя было постоянно смотреть под ноги без того, чтобы на кого-нибудь не наткнуться. После того, как он – таки наскочил с разбегу на какую-то матрону, – о ужас, это оказалась сама матушка Слезоточивая, прогуливающаяся в обществе двух или трех тощих желтолицых девиц! – после того, как он – таки чуть не сбил с ног почтенную матрону Слезоточивую, и долго, используя весь свой словарный запас, извинялся перед ней, – извинения были с кислой физиономией приняты, – он был вынужден все же смотреть не под ноги, а прямо перед собой, и, естественно, тут же увидел впереди неотразимую Прекрасную Даму. Собственно говоря, он не мог бы точно ответить на вопрос, почему именно эта Прекрасная Дама была неотразимой, и почему таковыми не были прогуливающиеся в стороне другие Прекрасные Дамы? «Все вы, сучки, одинаковы, и просто ищите развлечений на ночь, – громко сказал ему в ухо какой-то внутренний голос, – и, не будь это предписано правилами, ты бы вполне обошелся припрятанной в шкафу резиновой куклой, которой, по крайней мере, не надо объясняться в любви, и с которой вообще не обязательно ни о чем разговаривать!» Но, разумеется, вслух этого Пилигрим не сказал, да и не мог сказать неотвратимо приближающейся к нему той самой Прекрасной Даме, с висящей на груди у нее табличкой, извещающей, что она свободна, и готова по полной программе осчастливить Достойного Мужчину.
– А где же ваша табличка? – спросила она, улыбаясь ярко накрашенным ртом, и поднося к его лицу свои густо напудренные щеки.
– Извините, не успел надеть на себя, – начал суетливо оправдываться Пилигрим, вытаскивая из бокового кармана точно такую же табличку на тонкой красивой веревочке, и судорожно водружая ее на себя. – В спешке часто забываешь о самых разнообразных вещах, особенно о таких, которые необходимы для общения, и предписаны общими правилами. Но вы не волнуйтесь, я все исправлю, и больше такого, разумеется, не повторится!
– Разумеется, – ответила ему Прекрасная Дама, – ведь мы нашли друг друга, не так ли, и будем теперь вместе до завтрашнего утра?!
– Да, да, –