путешествовать по долинам и холмам своих странных воспоминаний.
– И очень часто тебе такие путешествия нравятся?
– И очень часто мне такие путешествия нравятся.
– И поэтому тебя зовут Пилигримом?
– И поэтому меня зовут Пилигримом.
3
Ребекка ушла на рынок за продуктами, захватив с собой плетеную корзинку, давно уже валявшуюся в кладовке, чем очень насмешила Пилигрима, считавшего эту корзинку рухлядью, с которой он не расставался лишь из каких-то смешных сентиментальных предрассудков. Как только за ней закрылась дверь, Пилигрим тотчас же бросился к шкафу, и вытащил из него ненавистную ему резиновую куклу, которую уже давно намеревался предать лютой казни, и все время откладывал это, питая к ней странные, во многом запретные чувства. Кукла была его тайной, запретной, и необыкновенно постыдной (разумеется, постыдной!) привязанностью, у нее было свое собственное имя, которое он теперь даже не решился произнести вслух, боясь, что после этого не сможет расправиться с этой длинноногой и голубоглазой, в человеческий рост, резиновой женщиной, в чьи рыжие роскошные волосы не раз по ночам погружал свое заплаканное и разгоряченное лицо, шепча ей слова благодарности и любви. Но медлить было нельзя! Ребекка не должна была видеть этот резиновый и постыдный манекен, созданный для забавы таких неудачников и одиночек, как он, постоянно во всем сомневающихся, и потому довольствующихся суррогатом вместо здоровой и доступной для всех пищи. Он бросился в кухню, схватил там огромный, недавно наточенный нож, очевидно, мясницкий, неизвестно как попавший к нему, и, вернувшись в комнату, остановился напротив резиновой женщины, подняв нож высоко над головой. После, зажмурившись, он вонзил нож в оказавшееся необыкновенно податливым и мягким резиновое тело куклы, и пробил его насквозь, успев увидеть удивленные голубые глаза недавней своей любовницы и поверенной всех тайн и снов. А после, уже не останавливаясь ни на секунду, он поднимал автоматически свой страшный мясницкий тесак к потолку, и наносил по резиновой женщине один удар за другим: по лицу, по ногам, по животу, по двум упругим, выпирающим вперед грудям, которые он так любил целовать еще недавно, – пока не изрубил и не изрезал ее вдоль и поперек, так что на полу теперь лежала жалкая и нелепая куча резины, годная разве на то, чтобы выбросить ее на помойку. Резиновая кукла, надо отдать ей должное, не издала во время экзекуции ни звука. Вот так, наверное, подумал неожиданно Пилигрим, насильники и извращенцы расправляются со своими жертвами, предварительно сполна насладившись их любовью. Он аккуратно собрал в пластмассовый пакет жалкий прах своей бывшей пассии, и вынес его во двор, бросив в мусорный бак. К этому времени как раз вернулась с рынка Ребекка, неся нагруженную до верху корзинку.
– Все в порядке? – спросила она у Пилигрима, внимательно оглядывая его и всю комнату. – У тебя такой вид, будто ты только что сражался с целой армией демонов.
– Возможно, что это недалеко от истины, – ответил ей Пилигрим. – Кстати, не догадалась ли ты купить по дороге какую-нибудь городскую газету?
– Представь