к фрунту, маршировке «журавлиным шагом», к косам, пудреным буклям и ботфортам.
Искореняя ненавистный ему екатерининский дух, Павел приказал одеть войска в неудобные, куцые мундиры прусского образца, стеснявшие движения, но соответствующие достижению немецкой стойки и выправки. И по всей России, во всех гарнизонах и корпусах начался неистовый, неотвратимый, жесточайший период немецкой шагистики. Словно угрожающий бедой, раздавался везде рокот барабанов и визгливый свист флейт, перекликающихся иной раз зимой с змеиным шипением метелицы.
Как-то близко к Рождеству Павел явился в пристрастно наблюдаемый им шляхетский корпус. Выслушав рапорт офицера с неподвижным лицом, император обошел плац, манеж, классы и проследовал в жилые «камеры» кадетов.
От директора Мелиссино до дежурных офицеров, от почтенных преподавателей и побледневших кадетиков до последнего караульного солдата – все обратились в застывшие, будто оловянные фигурки. Павел вошел в одну, другую, третью камеры и, внезапно исказившись лицом, крикнул истошно:
– Натопили! Жару развели в спальнях! Вы мне кого тут готовите? Преизнеженных девиц, отглаженных петиметров или боевых офицеров? – Он подскочил к одному из окон, высоко вскинул ногу в ботфорте и выбил часть стекла. Сразу со двора хлынул морозный воздух и сыпанул снег. Удовлетворив внезапную ярость, император прошествовал дальше, довольный, по-видимому, проявлением своей суровости.
Что было делать? Застеклять окно нельзя, ибо таковая дерзость сразу стала бы известна царю. Но и спать ребятам в таком холодильнике нет возможности – многие заболеют. Тогда, приняв на себя ответственность по безмолвной просьбе начальства, пожилой фельдфебель Мокеич крался с наступлением темноты к разбитому окну и затыкал дыру толстой шерстяной тряпкой. И никто об этой хитрости в Гатчину не донес: не нашлось такого негодяя ни среди офицеров и кадетов, ни среди корпусных солдат.
На кормление кадетов выделялось из общих ста рублей двадцать копеек в день. Утром каша, хлеб, капорский чай или сбитень, в обед щи с мясом говяжьим, каша и ржаной хлеб. Нередко старший повар Пронька (из отставных сержантов) оказывал особое покровительство какому-нибудь счастливцу и посылал ему хороший кусок мяса либо лишнюю ложку горячего масла к гречневой каше, составлявшей любимейшее из блюд. Остальные кадеты откровенно завидовали таким избранникам и, в свою очередь, ожидали благоволения Проньки. Случилось в один из обеденных приемов пищи, что вместо гречневой каши на столы разнесли пироги «с гусаками», то есть с гусиной требухой – легким, печенкой и прочим. Оголодавшие кадеты возмутились. Куски недоеденных пирогов полетели в физиономию наблюдателя корпусной экономии, ходившего между длинными столами. К счастью, серьезного ущерба военный хозяйственник не понес, но все-таки рискнул пожаловаться генералу Мелиссино.
Однако директор не воспринял жалобу всерьез, зная, что «крапивное семя» хозяйствующих всегда склонно к нечистоте