переместился на форт Эмбур, который пал в половине шестого. В девять вечера в результате взрыва склада боеприпасов был уничтожен форт Шофонтен. 14 августа в 9:40 прекратил сопротивление форт Льер, а в 9:45 – Флерон. 15 августа гаубицы, одна из которых теперь была установлена на главной площади Льежа, в 7:30 разрушили форт Бонсель, в 12:30 – Лантен, а затем перенесли огонь на форт Лонсен, в который девятью днями раньше перенес свой штаб генерал Леман. После обстрела, длившегося 2 часа 20 минут, снаряд попал в арсенал, и в результате чудовищного взрыва форт был разрушен.
Офицер одного из немецких подразделений, первыми оказавшихся в Лонсене, впоследствии вспоминал об этом так: «Я со своими солдатами подошел к тому месту, где совсем недавно был мощный форт. <…> Картина чем-то напоминала альпийский ландшафт: множество обломков почти до основания разрушенных стен казалось галькой горной реки. Противоречило ей то, что кругом валялись искореженные пушки. Башня одной из них, сорванная со своего ложа, лежала среди кусков железобетона, похожая на огромную черепаху»[143]. В развалинах обнаружили Лемана – он был без сознания. Когда генерала положили на носилки, он очнулся и нашел в себе силы сказать Эммиху, с которым несколько лет назад встречался на маневрах: «Прошу вас быть свидетелем того, что меня взяли в плен в бессознательном состоянии».
Последние два форта, Олонь и Флемаль, сдались без боя 16 августа. Осадные орудия Круппа и «Шкоды» демонтировали и отправили на новые позиции – те перь им предстояло попробовать на прочность форты Намюра. Туда «Большие Берты» прибыли 21 августа. После трех дней обстрела, 24 августа, гарнизоны Намюра капитулировали. Эти два морских сражения на суше, как назвали их позже историки, где гаубицы, превосходившие калибром пушки любого дредноута – военного корабля, характерной особенностью которого было артиллерийское вооружение из орудий только крупного калибра, – разбили защищенные цели, не имевшие возможности маневрировать. Так была развенчана трехвековая вера военных в то, что хорошо укрепленная крепость может сколь угодно выдержать любую осаду и задержать у своих стен противника. Впрочем, эти взгляды разделяли не все. Австрийский фельдмаршал принц де Линь, один из видных военачальников эпохи крепостей, а также дипломат и писатель, еще в XVIII веке заметил: «Чем больше я вижу и чем больше читаю, тем сильнее мое убеждение, что лучшая крепость – это армия, а лучший бастион – бастион из людей»[144]. Крепости – в Мобеже, Пшемысле, Лемберге, Вердене – станут ареной ожесточенных боев в 1914, 1915 и 1916 годах, но теперь как места, около которых развернутся решающие битвы между целыми армиями. Исход Первой мировой войны действительно определят бастионы из людей, а не фортификационные сооружения.
Именно такой бастион создавался южнее переправы через Мёз в то время, когда группа Эммиха крушила Льеж и Намюр. Если рейд этого оперативного соединения в немецком плане военных действий можно назвать смелым, то французский план начала войны выглядит чрезвычайно рискованным