подразделений прусской армии – гвардейского пехотного полка[130].
Самые жестокие бесчинства начались 25 августа в Лёвене. Этот маленький университетский городок, «бельгийский Оксфорд», был настоящей сокровищницей архитектуры фламандской готики и Ренессанса, живописи, старинных рукописей и книг. Оккупанты, которых было 10 000 человек, вероятно, приняли ночное передвижение собственных подразделений за наступление противника. Немцы начали стрелять в предполагаемых врагов, а затем стали поджигать дома, где якобы засели франтиреры. В результате трехдневных поджогов и грабежей 209 гражданских лиц были убиты и 42 000 насильно вывезены из города, разрушены 1100 зданий и сгорела дотла университетская библиотека – 230 000 книг[131]. Весь мир был глубоко возмущен войной Германии против культуры, но не сама Германия. Ученые и интеллектуалы империи встали в первые ряды тех, кто апеллировал к патриотизму, обвиняя в развязывании войны русских варваров, британских обывателей и французских декадентов, поставивших своей целью уничтожение великой немецкой цивилизации. Еще до событий в Лёвене, 11 августа, профессор фон Гарнак, директор Прусской королевской библиотеки в Берлине, заявил: «…монгольская цивилизация московитов не смогла перенести свет XVIII века, не говоря уж о XIX, и теперь, в XX столетии, она вышла из-под контроля и угрожает нам»[132]. Немцы были одержимы идеей «света». Их пропуском в европейскую культуру были такие фигуры эпохи Просвещения XVIII века, как Лессинг, Кант и Гете, просивший на смертном одре «больше света». Да, Просвещение стало основой огромного вклада Германии в философию, историю и классические науки в XIX столетии. Образованные тевтонцы оскорбились, что немцев считают сжигателями книг. Самым обидным для них было возмущение, доносившееся из мировых центров науки и культуры: американские и европейские университеты осудили зверства немцев и в 25 странах сформировали комитеты по сбору денег и книг для восстановления библиотеки в Лёвене[133]. Немецкие ученые и писатели в ответ опубликовали обращение к миру культуры, подписанное выдающимися деятелями науки, в частности Максом Планком и Вильгельмом Рентгеном, в котором поддерживалась гипотеза о франтирерах, заявлялось о праве на ответные действия и утверждалось, что, если бы не доблестные немецкие солдаты, культура Германии давно была бы уничтожена[134].
Это обращение не возымело действия. Нанесенный ущерб был непоправимым. Горькая ирония заключается в том, что виноваты в бесчинствах оказались солдаты 17-й и 18-й резервных дивизий, которые участвовали во вторжении уже на позднем этапе, поскольку три недели оставались на месте формирования, в Шлезвиг-Гольштейне, чтобы защитить побережье Северного моря от возможной высадки британских экспедиционных сил[135]. Не участвовавшие в боевых действиях соединения попали под воздействие газетной пропаганды о франтирерах, а также сообщений о совершенно не ожидаемой немцами стойкости