Ладно, расскажешь о Таисии, и я уйду… к своей тетке.
– Ну, если уйдешь… – тоже пошутила, – то продолжу. И еще у Раисы была какая-то удивительная особенность: о чём бы или о ком ни говорила, в конце непременно всплывала «тема денег». И даже к своим увлечениям… любила норковый мех, золотые кольца и относилась к ним не как к красивым вещам, а согревали ее прежде всего цены на них, за которыми и следила.
– И что? Таких большинство…
– Да знаю я… Но всё же как-то решилась посоветовать ей: Вы бы, Раиса, из своих норковых шкурок сшили себе в ателье шапочку, накидку, а потом – в театр… «Ой, да что Вы! – и серые глаза её нахмурились под сдвинутыми бровями: – В этих ателье одни воры! Или отрежут от меха себе на воротник, или подменят». «Но зачем же Вы собираете эти шкурки? – искренне удивилась. «Как зачем? Вкладываю деньги».
– И что ж ты ответила?
– Да ничего. Мне тогда было не до вкладываний, поэтому поддержать разговор на такую тему не хотела, а она повернулась, вышла на мой балкон, постояла там и я услышала: «Смотрите-ка… К моему балкону березка прицепилась».
– Как это? – не поняла Дина.
– А вот так… Ма-аленькая такая берёзочка, и на солнце ве-есело лепестками играла! Но то лето было сухое…
– Никогда не видела на балконах берёз, – перебила Дина и, допив кофе, отодвинула чашку. – Но раз говоришь…
– Говорю, говорю, – подхватила. – И даже всё восхищалась этой березкой: ну, надо ж какая отчаянно-живучая, растёт себе да растёт, тянется к солнцу…
– Но ты же сказала, что тогда лето было сухое…
– Да, сухое. И на соседних балконах трава пожелтела, а вот эта березка… И потому, что её Таисия спасала. Видела я раз, как она поливала ее да, видно, перелила и потом через перильца смотрела, как вода с балкона капала: не попала б кому на голову?
– Добрая душа была твоя Таисия… – почему-то вдруг загрустила Дина.
– Добрая и… даже чересчур, – зачем-то прибавила это «чересчур» и, чтобы встряхнуть подругу, без обиняков перешла к конфликтному эпизоду своего рассказа: – Так вот… Увидела Раиса эту отчаянную березку и сразу выпалила: «Надо выдернуть её, а то…» «Ой, не надо! Не выдергивайте, – почти взмолилась я: – Пусть растёт, а потом…» «А что потом? – перебила. – Всё равно погибнет».
– И выдернула?
– Нет, не выдернула. Но когда выходила на балкон и растягивала на перильце коврик для просушки, то накрывала им и березку, а я вздрагивала: сейчас сломает или стряхнёт мою красавицу! Но видать березка крепко вцепилась в скудный клочок землицы и каждый раз выныривала целой и невредимой. И всё лето любовалась я этой отчаянно-храброй березкой, а осенью…
– А осенью?.. – и в глазах Дины мелькнул оживший интерес?
– А осенью… – Я притормозила свой рассказ, соображая: достаточно ли прорисовала образ моей старушки? И, решив, что недостаточно, улыбнулась: – Нет, о березке – потом, послушай-ка еще немного