отслаиваются вместе с лоскутами засохшей краски и, вальсируя в воздухе, начинают свой завораживающий спуск на самое дно пропасти, хищно скалящейся у меня под ногами) … Дверь открывается, я попадаю в тамбур. Не спеша оглядываю вагон, благо дверями он от «предбанника» не отделяется (за отсутствием таковых), всё как на ладони.
Ничего особенного, обычный пенал, перегороженный лавками из серого же пластика. В каждом закутке понапихано народу – с какими-то мешками, тюками, торбами и курами… В том смысле, что куры по вагону бегают. И собаки в проходе лежат, штуки три-четыре (жёлтой какой-то масти, преимущественно) … И вот все эти собаки, и куры, и, главное, люди меня увидали – и привет.
* * *
Нужно сказать, после применения сверхспособностей часто наблюдаются так называемые «остаточные явления»: в суставах лёгкая ломота, радужные круги перед глазами – это ладно, но, помимо всего прочего, окружающие могут наблюдать довольно-таки убедительное свечение, исходящее от головы, стоп и кистей рук нашего брата.
И теперь – прикиньте, картина: дверь (ведущая из тамбура практически никуда!) распахивается, и возникает такой вот пришелец…
Те, что снаряжали меня в дорогу, позаботились о максимально полном соответствии обмундирования и экипировки здешним представлениям о том, как должен выглядеть зажиточный гражданин нежного возраста, пользующийся к тому же и духовным авторитетом, в результате – вот, моё облачение, сверху донизу: красная кожаная шапка с опущенными ушами, заворачивающимися к подбородку; шуба из шкуры яка, шерстью внутрь; шитая золотом и бисером жёлтая замшевая безрукавка – поверх шубы; белые войлочные штаны и белые же сапоги с острыми, слегка загнутыми кверху носами, тоже войлочные, но по низу обшитые синей кожей; шуба перетянута толстым витым шнуром красного цвета с серебряными кистями; в руке – палка в человеческий рост, выкрашенная оранжевой и чёрной красками и увенчанная бронзовой завитушкой с подвешенным на ней нефритовым шариком.
Лет мне, как вы помните, шестнадцать с гаком. Выгляжу для своего возраста очень юно. Глаза, кстати, слегка раскосые (это от мамы: саамская кровь) … Стою себе, в ус не дую (усы у меня не растут пока) и – сияние по тамбуру распространяю.
В общем, увидели они меня… Куры – те сразу под лавки забились (должно быть, про пернатых почуяли что-то нехорошее), собаки заскулили… А пассажиры на колени попадали.
– Ну вы даёте! – говорю (на языке Шанг Шунг, как в разведшколе учили). – Ребята, я ведь вам не Амитабха. И не Майтрейя. А всего лишь я. «Me, myself and I», как говорится…
Что тут началось, при моих-то словах! Шум, гам… Поклоны принялись бить, орут: «Сиддха! Сиддха!»… Какая-то баба кричит: «Аватара Гуру Ринпоче! Неужели сансаре конец?!» – а рядом старикан в рыжей такой хламиде вторит, надрывается: «Истинная правда, сам Падмасамбхава! Вспомните: те же самые слова он говорил при освящении статуи в Самье! Вечная слава тебе, Лотосорождённый!»…
– Что