Нашли дурачка, ага!
Но ему никто не ответил. Настоящие рыбаки попусту языком молоть не будут, чтобы рыбку не спугнуть.
А назавтра Изя снова идет, а веревка с крючком уже не висит.
– Наверное, все же кто-то клюнул! – подумал он и горько усмехнулся.– Ну что за народ у нас! На все клюют, дураки!
И пошел с горя напился!
Жизнь с видом на кладбище
Всю жизнь, с самого детства, Лева Закс жил с видом на кладбище. Не в том смысле, что хотел быстрей лечь в гроб, не про нас будет сказано, хотя, увы, такое хоть раз в жизни случается с каждым. Их хрущевская пятиэтажка буквально прижималась к кладбищу, то есть, по сути, жила с ним бок о бок. Поэтому Левин музыкальный вкус был воспитан на похоронном марше. Его играли раза три в день, причем вживую, если так можно сказать про это произведение в данном контексте. Лабухи за «пять рублей с покойника» вкладывали в музыку всю душу, и даже дальним родственникам хотелось рыдать, так искренне страдали их трубы, кларнеты и даже барабан.
Но если этот марш тебе под окнами играют каждый день без выходных и перерывов на обед, то ты его воспринимаешь с таким же оптимизмом, как «Марш энтузиастов». В, общем, жильцы пятиэтажки относились к смерти со здоровым оптимизмом, хотя до того света им было буквально рукой подать. Дети играли на кладбище в жмурки, что «жмурикам» совершенно не мешало, взрослые ходили сюда подышать свежим воздухом, а влюбленные с приходом темноты вытворяли на кладбище черт знает что, доказывая, что жизнь прекрасна во всех ее проявлениях.
Кстати, кладбище официально носило имя «Дружба народов» и надо сказать, что народ тут уживался мирно, то есть слева от русского мог лежать узбек, а справа хохол. А между ними мог затесаться еврей. То есть, кладбище, в отличие от жизни, наглядно демонстрировало, что национальный вопрос можно решить полностью и окончательно.
Пока мама Левы работала на швейной фабрике «Красный Октябрь», его воспитывала бабушка Циля Ароновна. В бабушкину тему воспитания входило несколько пунктов: хорошо кушать, не быть лоботрясом и не расти шлимазлом.
Кормила она Левочку всегда перед окном, потому что, несмотря на то, что окна выходили на кладбище, за окном кипела жизнь. Она говорила Левочке:
– Смотри, видишь какая собака?! – и впихивала Левочке ложку куриного бульона.
– Где собака? – спрашивал Левочка, потому что кроме участкового милиционера там никого не было.
И вправду, их участковый милиционер был той еще собакой! Во-первых, он почти не брал взяток, и поэтому с ним нельзя было ни о чем договориться. Представляете, он хотел вытурить со штрафом бабушкиного родного племянника, который приехал к ним из Караганды, чтобы учиться в пищевом институте и жил тут без прописки. А, во-вторых, он относился к евреям насторожено. Он говорил Левочкиной бабушке:
– Знаете, Циля Ароновна! Бросьте Ваши еврейские штучки и отправьте этого карагандинского Ломоносова в студенческое общежитие!
– Чтоб его там съели клопы?! –