лава первая
Распродажа души
Первые аккорды задорного и лихого румынского танца «Жаворонок» окутали прокуренную комнату в темно-желтых тонах, оформленную в готическом стиле. Рядом с окном разместились музыканты, с веселым ажиотажем показывавшим, что им все равно где играть, лишь бы музыка лилась. А уж играли они так, что казалось и иерихонских труб не надо, тут уж и мертвецы захотят пуститься в пляс. Аккордеонист, улыбаясь, выводил tempo rubato на своем инструменте, с пиратским адреналином отдаваясь игре. Скрипач, высекавший яркую мелодию на скрипке, словно отдавал тем самым дьяволу душу. И остальные с эйфорией не отставали от них, сливаясь в одном темпе и настрое. Они образовали полукруг и меж ними как огонь метался небритый мужчина, с телом, напоминающим медведя, но с удивительной подвижностью и чувствовавшимся наглым напором по жизни. Пьяной волной гарцуя в танце, он с дерзкой усмешкой то размахивал руками, то приседал, выкрикивая:
– Ай, сейчас forte! Да, piano!
Сидя за столиком, за ним наблюдала девушка с темно-рыжими волосами, выпивая виски и всем своим видом показывая, что как только бесовские музыканты отыграют, а этот наглец отпляшет последнее волеизъявление, она тут же вытащит пистолет и пристрелит в первую очередь его. Состояние ее души напоминало музыку Грига «В пещере горного короля» и как водоворот проносилось в ее сознании. Пока там-там грозно отстукивал свою партию в ее голове, резвые пальцы аккордеониста насмешливо создавали триоли.
– Ай, молодец! – «Танцор» начал изображать пародию на чечетку. С последним аккордом он упал на колени и горделиво посмотрел на девушку.
Тишина обволокла все помещение. Аккордеонист закурил и умиротворенно прислонив подбородок к инструменту, с детской улыбкой поглядывал на девушку. Скрипач лишь вздохнул и начал разливать своим коллегам виски. Девушка, выдержав паузу, вытащила из кармана игральные карты. Не спеша перетасовала она их и, бросив веером на стол, встала и произнесла:
– Развода не будет!
Кто-то проиграл мотив траурного марша, а мужчина, охнув, подбежал к девушке и выдал угрозу:
– Я могу еще петь!
– Ради бога… – заулыбалась она. – Твой героизм будет оценен потомками.
– Ну, пожалуйста! Зачем тянуть эту катавасию? Мы друг другу не нужны!
– Глупец, – презрительно бросила она. – Ты отказываешься от своей искренности, проявленной тобою пару недель назад.
Попытавшись пару раз открыть дверь, она, рассердившись, рванула ее на себя и, выходя из комнаты, властно бросила:
– Заплати музыкантам, им мы точно не нужны. И до утра не тревожь меня и спи в соседней комнате.
И хлопнула дверью. Мужчина повернулся к музыкантам и развел руками:
– Чувствую себя старым платяным шкафом из «Хроники Нарнии», внутри меня столько чудес, что выбрасывать даже жалко.
Музыканты рассмеялись, а скрипач, убирая инструмент в футляр, поинтересовался:
– И много ты чудес натворил, друг наш, Дэвид?
– Много, братец, много. – Садясь на диван, вздохнул он. – Одно из чудес, это женитьба на ней. – И он вскинул руку в сторону ушедшей жены, передразнивая ее последнюю речь. Скрипач отпил стаканчик виски и, подойдя к нему, несколько секунд оценивающе присматривался к нему.
– Да, действительно чудо. – Усмехнулся он. – Жалко женщину, ей бы короля, а не пигмея.
Мужчина с возмущением вскинул голову.
– Попрошу без намеков на мою персону! И вообще, господа хорошие, поиграли за деньги, пора и по домам вам разойтись. А я найду иной способ расстаться с женой.
Музыканты равнодушно пробурчали свое мнение и, собравшись, ушли из этого дома.
Дэвид уселся на диване, продолжая выпивать и придумывать различные способы для развода. Наверху в соседней комнате кто-то играл 2-й концерт Рахманинова на рояле, и он знал, что это играет девушка, хорошая знакомая его жены. Дом был разделен всего лишь на две квартиры, первый этаж занимали он с женой, а второй одинокая девушка. О ней ему было известно лишь то, что она преподает в местной консерватории и состоит в прекрасных дружеских отношениях с его женой. И эта девушка предпочитала музицировать в основном в ночное время, порой доводя его до раздраженного состояния, на что его жена всегда отвечала:
– Не будь ханжой, Дэвид! Неужели ты не слышишь, какие чудеса творят ее руки! Будто мы слышим звучание самой музы.
Он ворчливо накрывался одеялом:
– Говори за себя. Я слышу лишь стук по клавишам. Да, прям такая муза. Зачем играть в три часа ночи траурный марш Шопена? У нее что, умер кто-то?
Жена в такие моменты бросала на него жесткий взгляд серо-голубых глаз и констатировала:
– У нее не знаю, а вот у меня, по всей видимости, умер ты. Бесчувственный ты профан.
– Ах, так, – воодушевлялся он. – А если так, вдовушка моя, может, разведемся? К чему тебе такой я?
Она отворачивалась от него и, помолчав,