я вижу, что ты пока витаешь в облаках и не совсем осознаешь, что такое семья. Сейчас я работаю, нам на двоих наших зарплат худо-бедно хватит. А когда я в декрет уйду, что мы будем есть? Рукописи?
– Да, Кити, как всегда, ты права. Тысячу раз права! Я, если честно, уже передумал поступать. Это я так, по инерции. Стихи, как курево – фиг отвыкнешь…
– Солнце, ты подумай как следует. Нужна ли тебе я? Ты же видишь, я женщина совершенно земная. О стихах и о картинах со мной не поговоришь. Буду часами на кухне сидеть, ногти красить, телек смотреть, три часа в ванне лежать: маски, кремы… все выходные – по магазинам. Чулочки, кофточки, колготки… И тебя заставлю одеться! Подумай, тебе это точно надо?
Я представил себе: Кити сидит на кухне, на лице маска из огурцов со сметаной, в волосах бигуди, на столе перед ней бесконечные баночки, бутылочки, пилочки, щипчики, крема, лосьоны, скарбы. Я же в это время в засаленном переднике возле плиты, потом у гладильной доски, потом с тазиком на балконе, потом со шваброй и с пылесосом… На какое-то мгновение сомнение закралось в мою голову, но это было лишь мгновение. Я посмотрел на ее лицо, на ее кожу. У нее была безупречно ухоженная кожа. И мне хотелось ее гладить и целовать бесконечно. Ее темно-русые вьющиеся волосы отливали серебром и на ощупь казались шелковыми… И вообще, она была такая маленькая, миленькая, сладенькая, вкусненькая… И я вдруг понял, что чаша весов уверенно и непоколебимо наклонилась в сторону этой маленькой хрупкой удивительной женщины, хотя на другой стороне были такие весомые и «тяжелые» аргументы, как Поэзия, Искусство, Свобода, Самопознание…
Еще месяц назад, если бы меня кто спросил: «Будешь ли ты готов оставить поэзию, если тебе повстречается женщина, которую ты полюбишь и если это будет обязательным условием для того, чтобы быть с ней?» Я бы рассмеялся этому человеку в лицо. Я бы ответил, что никогда не предам своих идеалов и никогда не сойду с выбранного пути.
Но теперь я уже не был уверен ни в чем: ни в своих поэтических талантах, ни в своих идеалах, ни в своем предназначении.
На следующий день я зашел к Кити в кабинет, полный решимости.
– Кити, я буду изучать финансы! Я хочу хоть немного в этом разобраться, а потом, если получится, поступлю на какие-нибудь курсы. Ты знаешь, я подумал: на институт потребуется слишком много времени. А мне, возможно, придется работать на двух или трех работах. Ну, чтобы мы, как папуасы, по улицам не бегали… Я же вообще ничего не знаю ни о бухгалтерии, ни об экономике… Думаю, курсы будет самое оно. Но я хотел сначала у тебя попросить… может, ты мне немного сама расскажешь, если будет время, или книжки какие-нибудь принесешь почитать, если у тебя есть… об этом – о финансах…
Ее реакцию на это заявление трудно передать словами. Сказать, что ее глаза заискрились, ничего не сказать. Сказать, что она посмотрела на меня счастливо и влюбленно, опять же, значит, ничего не сказать… Ради этого взгляда можно было бы пообещать и всё собрание сочинений Ленина наизусть выучить!
– Солнце, что это с тобой? Ты не заболел? – спросила она игривым тоном, искрясь от счастья.
– Нет, Кити. Я, кажется, начинаю выздоравливать.