почти оклемался от выпитой накануне перцовки, переданной дальнобойщиками из Полтавы, где жили дальние родственники. Его утро началось с попытки осознать: с кем, сколько и почему валяется на кровати бюстгальтер? Оказывается, во сне к нему пришёл знакомый черт с идиотскими крутыми рожками (как у Манькиной козы), сел на табурет, заложив ногу за ногу. Рядом лежала начатая пачка «Беломора», из которой нечистый периодически доставал папироски. Он нахально смотрел на хозяина, прикуривал и, затянувшись, пускал кольца дыма в лицо, хирально отражаясь в зеркале напротив.
– Ну-с, милейший Николя, позвольте полюбопытствовать, зачем вызывал, – спросил чертяга, – опять драться будем? Чего мычишь?
Волосатый бес, наклонившись, схватил не соображавшего собеседника за лацкан пиджака. Притянул к себе и, дыша в лицо водочным перегаром, произнёс угрожающе:
– Слушай, жмотяра, наливать надо по полной. И к солёному огурцу краковскую колбасу подавать. А сейчас я тебя отдубасю как следует.
Первый помощник Вельзевула по мордобитию размахнулся и со всей силы влепил затрещину. Колян пустился за ним вдогонку, круша всё на ходу, но бес оказался изворотливым. Окаянный лихо перепрыгивал через табуретки, стуча копытами, дразнился, показывал язык, крутил пальцем у виска. На утро рогатый исчез, прихватив с собой недокуренную пачку папирос. На висевшем на стене коврике с изображением лубяной избушки, серого зайца и петуха с косой появилась прожженная дыра. Рано утром в одной сорочке зашла за солью улыбающаяся Манька с распущенными волосами. Покрутилась для вида, спросила про перезревшие помидоры и ушла, забыв солонку на столе. Вместе с ней исчез бюстгальтер.
Ночью Следову тоже приснился сон. Идёт он по утренней траве к пруду с медным тазиком, бельё прополоскать. Кругом тишина, пахнет свежим клевером, стрекочут сверчки. Вдруг видит, стоит возле дерева обнажённая Манька с венком из жёлтых одуванчиков на голове. Смотрит раскрасавица вдаль и растирает свою грудь чудодейственным бальзамом «Целую ваши ножки». Широко открытые глаза так и манят на самую глубину моря любви. Предводителю кунаков даже послышался нежный шум нарастающего прибоя.
– Попадёшь точно по центру тазика, – говорит искусительница, – делай со мной что хочешь. А нет – отдамся Кукыркину.
– Ни за что, – возмутился Никита, – никогда этому не бывать.
Подвесил он посудину к ветке, взял шишку, размахнулся. Вдруг, откуда ни возьмись, появился огромный дятел и начал верещать: «А вот не попадёшь, а вот не попадёшь»!
– Ах, так! – вспыхнул Никита, – пеняй на себя, – и метнул еловый снаряд в наглую птицу.
Тот пролетел мимо, скрывшись в лесной чаще.
– Мазила, – раздался голос из-за соседних кустов, – мимо тазика!
Следов посмотрел вперёд и увидел улыбающуюся наглую рожу Кукыркина.
– Моя Манька. Главное – место главы не видать тебе, как своих ушей, – захохотал он,